РОЖДЁННЫЙ НА ЗЕМЛЕ ДОНЕЦКОЙ  ПАВЕЛ ЧУПРИНА









                                         ДРУЗЬЯ

ВЯЧЕСЛАВ МЕЛИХОВ

ОКСАНА СТОМИНА

АНАИТ АГАБЕКЯН

ДМИТРИЙ ОРЛОВ

ТАТЬЯНА ЛЫТЮК

ТАТЬЯНА ГАРГ
ОКСАНА СТОМИНА


МАРИУПОЛЬ




                  Пограничное

Уж так бывает: рвется там, где тонко.
И в этом, право, нет ничьей вины…
Я просто помню, что была ребенком
Теперь не существующей страны.

Я точно помню сбитые коленки,
Оранжевую ленточку в косе
И новые сандали, как у Ленки,
И новые надежды, как у всех.

Нам было хорошо и просто вместе.
И мы, в свои, почти что, восемь лет,
Легко делили поровну, по чести
На целый двор один велосипед,

И щедрость эта не была обузой.
Цветная, босоногая пора!..
А помнишь гимн Советского союза
По радио на кухне в шесть утра?

А помнишь, как цвела у дома слива,
Как что-то тихо напевала мать,
И было так отчаянно счастливо,
Что этого в стихах не передать?!

Нас назовешь послушными едва ли:
Мы, «гекельбери средней полосы»,
Повсюду очаровано совали
Ну, очень любопытные носы.

Нас дворники гоняли отовсюду,
А мы опять, как бабочки на свет,
Стремились в жизнь, приравненную к чуду
И смешанную с запахом котлет.

Целованные солнышком в макушку,
(А вместо сердца - пламенный мотор!),
Мы с Ленкой, чтобы навестить друг дружку,
Сто раз на дню гоняли через двор.

…Нет, я не уезжала. Я осталась.
И Ленка здесь, светла и влюблена.
Вот только жаль, в наследство нам досталась
Поделенная надвое страна.

Все как обычно. Жизнь идет по кругу.
Стоит на месте вечная юдоль.
Вот только, чтоб теперь обнять подругу,
Я прохожу таможенный контроль…
              Прохожий и Душа

Шел по аллее парковой Прохожий,
Назойливыми мыслями шурша.
Вдруг видит: под скамейкою, похоже,
Нет, точно, беспризорная Душа.

Отвел глаза, прошел, уж было, мимо,
Мол, мы вам не обязаны поди!
Вдруг ощутил, что как-то нестерпимо
Заныло и захныкало в груди.

Остановился. Сгорбился убого,
Потер виски, ругнулся, вашу мать,
И опустил на лавку то, что Богом
Предписано на лавки опускать.

В груди кололи острые булавки,
Свело живот, кружилась голова,
И сами по себе скользнули с лавки
На тротуар пространные слова.

- Дурацкий вечер, - начал он бравурно.
Подумал и добавил, - Е-мое! -
Тихонько притаившейся за урной
Ничьей душе, не глядя на нее.

- Ага! – сказала та. – И свеж, и светел!
- Ты здесь давно?
- Да, уж который век.
Меня тут обронил и не заметил
Один когда-то добрый человек.

- Хреново! – вяло продолжал Прохожий.
- Ему? Должно быть, очень – без души! –
И так взглянула, что мороз по коже.
- Черт побери! – Прохожий заспешил

Объять двумя словами суть вопроса.
Швырнул Душе какой-то мелкий нал
И, сплюнув мимо урны папиросу,
Встал и ушел. Наверно, не узнал…
                          Парусник

                         Когда-нибудь у меня будет квартира
                         в доме над морем. И не ниже 7 этажа!
                        Приглашаю всех к себе в гости!


Светлая коробочка с окнами на море –
Это ли ни счастье, это ли ни рай?
Что-то бесконечное в птичьем разговоре
В душу не вмещается – льется через край.

Синее, всесильное под балконом бьется,
В белоснежный парусник превратив мой дом.
В мачтах абрикосово зависает солнце,
Да такое спелое – держится с трудом!

Упадет – появятся звезды в три карата…
Высота забортная – сотни тысяч лье.
Узнаю волшебные паруса фрегата
На балконе-палубе в сохнущем белье.

Эх, дорога дальняя! И светло, и грустно…
Запаслась провизией: колбасы на хлеб!
Как жуется счастливо, как живется вкусно
На седьмой из палуб, на седьмом из неб!
                * * *

Расскажу тебе сейчас!
Так уж вышло: как-то раз
Я не знала, кто родится -
То ли стих, то ли рассказ.

И тогда, вообрази,
Я сходила на УЗИ,
Чтобы точно убедиться,
Непосредственно вблизи!

Доктор там - почти пророк! -
Разглядеть в деталях смог
Что там фабулу сюжета,
Даже каждый диалог!

Чтобы исключить обман,
Он ощупал весь экран
И изрек:  Пожалуй это -
Не иначе, как роман!

И понятно с первых строк,
Что уже немалый срок!
И пролог - на нужном месте!
Очень миленький пролог!

Ваш роман – ух-ты и ах! 
Береги его Аллах! -
От зачина до развязки
Исключительно  в стихах!

А потом добавил: Блин!
А ведь он тут не один!
Пропишу-ка витамины
Повышать гемоглобин!

Вот глава. Еще глава.
Вот конфликт*. Точнее, два!
Вот одна канва сюжета,
Вот еще одна канва!

Вот куплет. Еще куплет.
Скоро их увидит Свет.
Поздравляю Вас, мамаша!
Вы – хронический поэт!
 Про лето, любовь и компот

Мы макаем в море пятки
И вдыхаем горизонт.
Ветерок играет в прятки,
Задирая чей-то зонт.

Волны шепчутся и спорят,
Что же это там, вдали:
То ли миражи над морем,
То ли в небе корабли,

То ли облака. Случайная
Волна-воришка – бац! –
Утащила и качает
Неопознанный матрац.

Крики чаек. На причале
Рыбаков веселый взвод.
Что ли ждут, когда причалит
Здесь попутный пароход?

Вот шалят, как дети, …дети,
Ластится, как пес, прибой,
И на этом фоне – эти
Мы влюбленные с тобой.

Да клубнике и пломбиру!
Нет унынью и тоске!
Мы показываем миру,
Как валяться на песке.

Пресчастливые от донца
И по самые края,
Переполненные солнцем
И компотом, ты и я.
                             * * *

Она пришла из другого времени или мира,
Спустилась с неба, сошла с известного всем портрета.
На бренность жизни ее душа источала мирру,
А за спиной у нее всегда расцветало лето.

Она всегда поступала странно: глупила мудро,
Играла честно, прощала быстро, грустила тонко.
Она бывала то Жаркой ночью, то Добрым утром,
То нежной феей, то страстной женщиной, то ребенком.

Она жила очень близко: над или, может, между.
И, как ни странно, имела мужа, имела дочку.
Имела имя. Соседи звали ее Надеждой.
Или Любовью. А, может, Верой. Не помню точно.
                       Полуобморочное

Оказалось, моя взрослость – только дата на бумаге,
Только в паспорте описка, только белые виски…
Я сейчас стою от счастья в полувдохе, в полушаге,
В полуобмороке – словно…,  словно, школьник у доски.

Много слов и все не к месту. Много пауз – все некстати.
Много мыслей непристойных - прячу непутевый взгляд.
Мне б измять тебя в объятьях! Мне б сорвать с тебя халатик!
Но стою и вспоминаю, что там люди говорят.

В этом случае. Смущенно запинаюсь. Что за муки!
«Я, наверное, не должен… Я хотел, но…» Боже мой!
Я смешон! Ты улыбнулась и взяла меня за руки,
И тихонько попросила провести тебя домой!

Прячась от твоих соседей, а еще от сына с дочкой,
Там, на лестничной площадке, у порога в твой альков
Мы беспечно целовались, опьяненные отсрочкой
Платы по счетам и плахи неоплаченных долгов.

Ты смеялась, как девчонка. Очень нежно. Очень близко.
Целый мир – в одном касанье, в глубине синющих глаз!
Оказалось, моя взрослость – только в паспорте описка.
Остальное все – как прежде! Все – как в самый первый раз!
                Там у нас...

Здравствуй, муравейник столичный!
Чем ты дышишь: зрелища, хлеб? А
Я тут, знаешь, давеча с личной
Голубой окраины неба.

Что за мир? Безумноэтажен,
Многомерно-пирамидален!
Там у нас вселенские стражи
Стерегут вселенские дали!

О невозмутимые пики
Рвутся перьевые подушки.
Колобок луны многоликий
Виснет у сосны на макушке.

Там у нас не звезды, а блюдца!
А под дикий рев водопадов
Там такие песни поются –
Никаких оркестров не надо!

Никаких не нужно прелюдий,
Чтобы любоваться ночами!
А еще, там водятся люди
С рюкзачищами за плечами.

Странные такие мужчины -
В их летучих мыслях – дорога,
В их колючих душах – вершины,
Те, откуда ближе до Бога.

Промеряют силами склоны,
Счастье принимают подкожно.
Там, вверху, такие законы,
Что нарушить их невозможно -

Все – в одной провереной  связке!
Так всю жизнь и бродят по Свету
Люди сумасшедшей закваски –
Голубой планеты поэты.
                       * * *

Три бочки меда, три тонны перца…
Смочив серебряный наконечник,
Послал стрелу и, конечно, в сердце
Попал кому-то! Ну, мне, конечно…

Я возмутилась! А он на ушко
Шепнул вполголоса и несмело:
«Причем тут я? Это ты, подружка,
Гуляешь там, где летают стрелы!...»
                                  * * *

Ты меня начинил собой, как свинцом начиняют плоть -
Отлюбил настояще, 
но коротко 
и в упор.
Чтоб тебя из меня достать, нужно сердце мое вспороть.
Впрочем, это я так... 
Констатирую.
Не в укор.

Ты занежил меня дотла, до предела, до дыр в душе,
Оставляя на память 
большой по себе 
сквозняк.
Вот такие мои дела - рассыпаются, как драже.
Мне бы справиться с этим!
Да только пока - 
никак.
                      * * *

Он был, вроде бы, самым обыкновенным.
Одно его выдавало – взгляд.
У меня от него – вино по венам,
А, может быть, даже яд.

У меня от него – такое сердцебиение
И такая в груди весна, и...
У меня от него будет стихотворение.
Нет, он пока не знает.

                         * * *

Он, как волчонок, которого подобрали в лесу,
Брошенного, больного.
Я его, думала, выкормлю и спасу,
Но прогневила Бога,
Видно, забрав его из привычных бед,
Жизни его дремучей.
Я же потом и пришлась ему на обед,
Как только выпал случай.
Знаю, мой хищник этого не хотел,
Преданный, как собака.
Но уж таков был и мой, и его удел:
Он меня ел и плакал.

                           * * *

Он пытался понять. А она любовалась им,
Принимала игру и выплескивалась наружу.
Он сцеловывал с тела ее безупречный грим,
А она, вместе с плотью, свою обнажала душу.

Он не верил. Боялся ее потерять. Она
Не перечила – просто роняла с себя одежды.
Он ее пригублял, а затем выпивал до дна,
Понимал, что познать ее всю – никакой надежды,

Изнывал от бессилия, бился в сомненьях, мял
Ее хрупкое тело. Вжимаясь губами в плечи,
Поверял ей секреты. А после всего – менял
Ее – самую лучшую просто на первых встречных.

А потом возвращался, скулил ей в колени ложь
И терзал себя ревностью – дикой и беспричинной.
А она отпускала грехи, унимая дрожь,
И тихонько жалела его – своего мужчину.
Жизнь и приключения кожаных чемоданов

Они видали столько всяких стран,
Что сосчитать получится едва ли,
Не раз пересекали океан
И горы, и заоблачные дали.
 
Пройдя очередной суровый край,
Предпочитали шумно возвращаться
В надежный рай, в укромный тихий рай
Квартиры номер триста восемнадцать.
 
Там, в старом шифоньере под пальто
И брюками, под запах нафталина
Мечтать вдвоем об этом и о том
И прижиматься кожаными спинами,
 
Радуясь сплетениям дорог,
И вспоминать Карибы, для примера.
И ждать, когда их чемоданный бог
Опять откроет дверцу шифоньера.
 
А бог, как бог. Беседовал с котом
И запивал водою из-под крана,
И улыбался вьюге за окном
Таинственно и очень чемоданно…
        Мадонна с младенцем

               моей бабушке посвящается...

В старом альбоме поблекшая фотка –
Только глазищи, как дальние дали,
А остальное размыто, нечетко:
Длинные косы, пилотка, медали.
Русская Аннушка кисти Да Винчи.
Сын на руках. Обрывается сердце,
Глядя, как тонкие руки девичьи
Крепко к груди прижимают младенца.
 
Сколь ей? Может за двадцать немного.
А за спиною – потери и беды,
А за спиною – дорога, дорога,
Много дороги. До самой Победы.
Было, как было: горящие села,
Бабы скулящие, бой бесконечный
И лейтенант, как мальчишка, веселый,
Слишком веселый и слишком беспечный…
 
В нижнем углу фотокарточки дата.
Сорок шестой. Целый год, как затихли
Пенье сирен, грозовые раскаты,
Долгая вдовья молитва ли, стих ли.
Кто она? Ангел ушедшего века.
Выносив эту победу под сердцем,
Выжила, чтобы родить человека.
Мать-героиня – Мадонна с младенцем.
    Капли джаза, или Короткие выходные в Париже

Вспышка чувства, как капелька джаза, как скрип половицы, -
На мгновенье. А после – похмельный синдром на душе
И бесстрастность портье, и дежурное «пусто» на лицах
Персонала отеля «Парнас» на бульваре Клише.

Поздний завтрак. Гарсон – снисходителен, но безупречен –
Отпускает улыбки на сумму своих чаевых.
Пониманье консьержа с пронзительным взглядом Предтечи
И сердечные муки с прозрачным намеком на стих.

Круассан – голубям ла Конкорд. Как лекарство от стресса,
Шляпка из Лафайет, чтоб развеять душевный угар.
И пустое такси – эпилог неоконченной пьесы.
И финальная фраза: «Мьсье! Силь ву пле, а ля гар!»
Нравится



Регистрация  |   Вход
Хостинг от uCoz
мариупольский поэт, фотограф, путешественник
Павел Чуприна © 2011

    ваши данные:
ИМЯ
E-MAIL
ТЕМА
ТЕКСТ