РОЖДЁННЫЙ НА ЗЕМЛЕ ДОНЕЦКОЙ  ПАВЕЛ ЧУПРИНА









                    ПОЭЗИЯ  > АРХИВ

ИЗБРАННОЕ

АУДИО

АРХИВ
2012

2011

2010

2009

2008

2007
                * * *

Какой финал! Какая страсть!
Своей судьбы оковы
Рвём с упоением и всласть
На трон вступаем новый.

Столетний колокол пробил
Великое известье:
Кто древо русское рубил –
Влезай на трон, все вместе!

Уж если послан приговор
На наше лихолетье,
То до каких, позвольте, пор
Под прежней гнуться плетью?

Прости безбожников, душа,
Не обессудь, что больно.
Коль нами пройдена межа,
То мы отныне вольны!

Пришлась сокирою к лицу
Рябая бездуховность
Рабу, вельможе и глупцу…
Простите за нескромность.
         Как украсть Кобылу

Не так смешно, как скверно было б,
Коли не Фёдора Кобыла.
А дело вот как начиналось…
Багор, Козьма и Прыщ собрались
Для смеху иль наживы ради
Кобылу Фёдора украсть и
Чтоб виду в краже не подать –
Своих, мол, тоже всех "украсть”.

А вся вина, как и ведётся,
На местных на цыган сольётся.
Да чтобы с ней не прогадали –
Сперва своих троих продали
Под вечер в городе районном.
Дождались уж покуда тёмно
И приняли за весь товар
Весьма приличный гонорар.

Вернулись все втроём на хутор
И стали дожидаться утро.
Багор запряг свою телегу,
Козьма мешок с деньгами сверху,
Меж ними Прыщ всё суетится,
Ни так, ни эдак не сидится.
С рассветом наши молодцы,
Хватив мотузку да уздцы,

Пустились будто пчёлы роем
Бегом на тырлово пригорье.
Стоят, глядят – на тырле пусто!
С Кобылами сейчас не густо…
Хотя, постой… Что там за рыло?..
Часом не Фёдора Кобыла?
Вся в репеях стоит как перст
И что-то с репеями ест.

Чего гадать? Она! Хватились
Да на Кобылу навалились.
А та, как видно, им не впору.
Кричат Козьма и Прыщ Багору:
– Ты не гляди, что много пылу,
Вяжи её, вяжи Кобылу!
Багор в ответ раздвинул бровь:
Гляди на них, кака морковь!

Куда моя махра поделась?..
И что-то меж зубов заелось…
Гляжу я на неё, ребята –
Кобыла малость худовата.
Где роги, где хребет, копыта
И вымя полное корыто?
Вот хвост я мигом повяжу!
Пойду, на рыло погляжу…

Не узнаю я что-то рыла –
Кричит он уж из-за Кобылы –
А верно ль Фёдора скотина?
Эй, эй, постой! Пусти штанину!..
Теперь узнал! Она, родная!
Козьма, мотузку разминая:
– Да говорят тебе, она!
А что на молоко бедна –

Так это вроде так и было…
Да точно, Фёдора Кобыла!
Что он – всё дома не сидится,
Что эта – вечно егозится
Да роги-крюки с нас не сводит –
Вся на хозяина походит.
Вот будет Фёдор нынче знать
Как сливки языком лизать!

Пойду-ка, подсоблю Багору
А ты, Прыщ, полезай-ка в гору
Да роги, роги ей потуже
Крути что силы да за уши
Скорей тяни её к телеге.
Хоть ты росточком и маленький
Да и умишком не богат –
Кобыле будешь в аккурат.

Прыщ будто с чердака свалился:
– Иль в ухе клоп спать завалился,
Иль в организме что случилось?
Не то уха переварилась,
Не то от ноты заявленья
Моё понизилось давленье…
Кажись, и вправду побледнел…
Недаром сон вчера глядел,

Всё про Кобылу, про кого же!
Аж муравьи бежали кожей!
Так вот, стоит, мол, кляча в поле…
Я до неё, а их уж двое!
За ними третья показалась,
Четвёртая меж ними взялась.
Аж слепит глаз Кобылья рябь!
Мне ухватить одну хотя б,

Та следом пятая, шестая…
Да их там что, воронья стая?
Их десять, пятьдесят, уж сотни!
Во привалило мне сегодня!
Да только подошёл я ближе –
Такая незадача вышла:
Гляжу на эту сотню тыщ –
Все на моё лицо, как Прыщ!

Такие вот приснились блохи…
Какое лезь, какие роги?!
Слыхал, со мной что нынче было? 
Хоть то и Фёдора Кобыла,
А всё ж скотина, всё ж дурная,
Язык людей не понимает.
Ты крикнешь ей: А-ну, вперёд! –
Она ж в попятную попрёт.

Вот что, поступим мы иначе!
Возьмём за хвост прокляту клячу
И дёрнем разом посильнее –
Она от злости посинеет,
Надуется на нас, калека,
И в аккурат пойдёт к телеге.
Ну, словом, всё наоборот.
Да точно говорю – пойдёт!

И начали тянуть все вместе –
Кто на себя, а кто на месте,
Вперёд, назад, кругами ходят,
Всё до телеги не доводят.
Уж к ней и спереди и сзади.
А тут ещё такое кстати:
Лишь до Кобылы Прыщ – та в раз
Как пнёт рогами пару раз

Да прямо по…! Опухло место,
С такой бедой едва присесть ли…
Кобылу долго помнить будет!
Багор с Козьмой хвоста всё крутят.
На кой сдалась им та метёлка,
На прок иль так, для вида только?
Ответ, по-видимому, прост:
Что главное в Кобыле? Хвост!

Уж как – не помнят-то и сами –
На воз Кобылу привязали
Да вот беда – мала возница.
Давай теперь с мешком возиться.
Кто под себя, кто под Кобылу,
Кто на неё – как тут и было!
Связали на хребет "мильйон”
И дали дёру на район.

Спешат, торопятся, решают,
Добычу делят, размышляют.
Чем ближе до стола – тем пуще
Мерещится в похлёбке гуща.
Совсем от эдакой удачи
Теряют головы дураче.
Козьма себе уж на уме:
– Вот как продам Кобылу, мне

Никак не меньше половины:
Кто дёргал за хвоста скотину?
Да и мотузка не чужая.
А коли так, всё я решаю:
Прыщу за боевую травму
Так уж и быть – червонец дам я.
Багор же – сущий лоботряс!
Слышь? Без тебя б Кобылу в раз

С Прыщём подбитым одолели.
А хвост крутил как? Еле-еле!
Да всё шатался ненароком
Подале от Кобылья бока.
Работничек мясного тыла!
Видал, Прыщу как угодила?
Вот это парень, заслужил!
А ты? Калюжу наложил!

С тобою, видно, дело худо.
Давай, при мне побудь покуда,
А после глянем, чья ты птица.
И дёрнул чёрт с тобой возиться!
Да нет, как видно всю наживу
С Прыщём одним поделим живо.
Хоть как ты лыко не вяжи –
Шиши и в Африке шиши!

Багор Козьме: – Не ты ли часом
У нас работал свинопасом?
Не ты? Вот там-то пригодился б,
Хвостами вдоволь накрутился б!
Что до Прыща – тут я согласен.
Стоит, бедняга, будто ясень,
Не приседает аж с утра
Из-за Кобыльего нутра.

На хуторе за между прочим
Зуб на тебя давно наточен.
Я на твоём бы мокром месте
Не рвался так из кожи лести.
Моя мысля такая лично:
В ней хоть и колит, но привычно.
А там пригреешься, глядишь.
А то чего надумал, ишь!

Ты сам на грош не наработал!
Хвосты крутить чия забота?
Того она, чия мотузка!
Ты слушай да мотай на ус-ка.
Меня сему не обучали.
Растолковал бы для начала,
Что, мол, берётся ейный хвост
Да крутится… И весь вопрос!

А коли нет такой науки –
Что спрос с меня? Одни лишь брюки
И те гляди вон как Кобыла
От всей души-то прохудила!
Уж если нам делиться честно,
То мне б за них червонцев… двести!
А что? Гляди, какой фасон!
Ходить в таких один резон!

На весь район такого даже
Нет гардероба с трикотажем.
Вернёмся к транспортным вопросам.
Такая есть ещё заноза:
Забыл ты нынче, чья телега.
На чём домой собрался ехать?
На лыжах иль рекою плыть?
Далёко будет! Так и быть,

За четвертину твоей доли
Согласен, морда ты коровья.
Хотя, постой! Что четвертина?
Не меньшее, чем половина!
Телега вся уж ладом дышит.
А коли нет – вставай на лыжи.
Не заграничная ведь грязь,
Что снег зимою – всюду склязь!

А ты что, Прыщ, стоишь как ясень?
Иль в чём со мною не согласен?
Не видишь, как Козьма ершится?
Всё на расплату не решится.
А ну-ка, покажи раненье…
Кака морковь! Произведенье!
На вернисаж снести б могли,
Куда там этому… Дали!

Да за такую за корриду
Русско-турецким инвалидом
Тебя на хуторе накличут,
А на Кобылу сложат притчу:
Кого пинает там, где нужно –
К тому она неравнодушна!
Чего стоишь? Подсел бы к нам,
Потолковали б по делам!..

Хотел уж было Прыщ ввязаться
Да показать, как мухи злятся
Когда едят и хлеб не крошат!
Таких бы дров подкинул, может,
Коли б не русские дороги –
По ним быстрее ходят ноги,
Чем будет ездить колесо.
Ухаб, колдобина… И всё!

Слезай, приехали, товарищ!
Не узнаёшь своих ухабищ?
Всегда готов узреть чужие
Покуда ус намочен в жире.
Крути махор! Телега креном,
Подпёртая стоит поленом.
Кобыла с воза и на раз
Пошла куда потащит глаз.

Не до неё теперь. Те трое
Коло телеги вьются роем.
Вокруг да около всё ходят,
Что именины хороводят.
Глядят совой да друг на дружку
Варёной соли сыпят кружку.
Покуда спор меж ними был –
Кобылы уж и след простыл…

Козьма орёт: Кобыла где же?!
А деньги, деньги где? Ах, леший!
Себе от ярости да злости
На пальцах все ломает кости.
Когда распахнута зевота –
Поговорить всегда охота,
Да ничего не разобрать.
Козьма же за своё опять:

Собраться надо бы в погоню
Да к вечеру, поди, догоним!
Чего стоите, пуча зренье?
Одна заноза – направленье,
Поди его прознай теперча…
Багор ему давай перечить:
Да ты, Козьма, умён весьма –
Вот ты и догоняй, Козьма!

Лизни да ставь по ветру палец!
Кобыла что, неандерталец?
Иль тля болотная какая?..
Всё не поймёшь? Так намекаю:
Не водится она в природе,
Культурная, мол, стала вроде.
Не во поле, не средь болот –
Промеж людей, поди, живёт,

Туда и будет ей дорога.
Закрутит хвост, заноет око,
Поймёт, родная животина,
Что социальная скотина,
И ту рогатую калеку
Потянет вновь до человека.
Когда не мыслишь ни рожна –
Цивилизация нужна!

Чтоб не случилось с нею худо –
Воротится к себе на хутор,
Найдёт, где потеплее стойло
И встанет там… Хотя, постой-ка!
А вдруг до Фёдора вернётся
Да всё прознает, как ведётся…
Вот будет нам тогда махор!
Смеётся Прыщ над ним: – Багор,

Иль бес какой тебя попутал!
Мол, вот придёт она на хутор
Да Фёдору всё разсудачит,
Что мы её украли, значит,
В телеге, мол, она лежала,
А после, мол, она сбежала
Да путь домой нашла! Багор,
Иль с головой наперекор?

Когда б Кобыла говорила?
Не то что слово, порой силой
Какое мерзкое мычанье
Не выдавишь! Разве случайно
Когда турнёшь её лопатой –
Тогда мычать она уж рада!
И ладно, стой себе, мычи –
Так нет! Орёт аж до ночи!

Нам поступить иначе нужно.
В лесу бродить я слышал скучно!
Лишь мухоморы там да мухи –
Кобыла в раз помрёт со скуки!
И с продовольственным вопросом
В лесу ты не покрутишь носом.
А если часом не помрёт –
Походит кляча взад–вперёд,

Грибов лизнёт, о пень потрётся,
Натрёт копыта и вернётся.
Поймёт, горбатая Кобыла:
Мол, виноватая, сглупила!
Раскается в своём побеге
И в аккурат придёт к телеге.
Ну, словом, всё наоборот.
Да точно говорю – придёт!..

Не так смешно, как скверно было б,
Коли не Фёдора Кобыла.
Никто уж и не помнит точно
До вечера или до ночи
Сидели в поле дурни наши,
Валили друг на друга кашу.
И чем оконченный тот спор –
Никто не видел их с тех пор.

На том и кончим… Впрочем, к слову,
Кобылою звалась корова,
И не она была то вовсе.
Ошибка вышла в том вопросе!
Чужим добром хотели малость
Нажиться, да, как оказалось,
Малы штанишки, так сказать:
И не Кобыла её звать,

А что ни молока, ни бёдер –
Так ведь, хозяин ей не Фёдор.
Мол, говорят, что за деревней
Когда-то дед жил очень бедный.
Тот дед давно уж на покое.
Корова же осталась в поле.
Её и приняли за ту,
Что водит Фёдор по утру.

Немало времени минуло,
Посуды разной потонуло,
Но в той деревне ходят слухи
Куда садятся только мухи,
Что та корова где-то ходит,
Лесами да полями бродит
Да местным дурням никакой
Всё не даёт она покой.

Была б она как все, корова –
Никто бы не замолвил слова,
Но ведь корова не простая,
Над брюхом ноша золотая!
А долго пусто, как известно,
Святое не бывает место.
Да сами знаете под час
Как дуракам везёт у нас!

Хотите вымыслом иль былью
Зовите сказ о той Кобыле –
Да только от того не легче
Ни старикам и ни малече.
Коль сыщет кто-то скарб коровий –
Тогда и сказ начнётся новый,
А этому уж вышел час.
На том и кончим наш рассказ.
                 * * *

Когда в последний раз Земля
Свершит своё вращенье –
Не стану на коленях я
Просить за всё прощенье.

Какой бы вновь не сделал шаг,
С какими б мыслью, словом –
В любви признаюсь не спеша,
В любви признаюсь снова

Весенним травам молодым,
Той ночи над Азовом
И тем степям, степям златым,
Что не окинуть взором,

И людям… Людям, чёрт возьми!
Что пашут своё бремя
Своими тощими костьми –
Я верен вам, я верен!

Вонзайте хоть чугунный кол,
Ведите хоть к барьеру,
Хоть жизнь поставьте всю на кон,
Но не сгубить вам веру!

Срывайте всё: труды, года –
Своей не выдам люти.
Я предан раз и навсегда
Любви, отчизне, людям!
            Круг друзей

Круг друзей моих сомкнулся,
Кто ушёл и не вернулся,
Вдруг себя почуяв лишним.
Был своим, а ныне - пришлый.

Или кто кому подобно
Занял место поудобней
И теперь с другими ночью
Чем-то делится воочью

Иль с собой… Всё чаще с ними
Лишь молчу необъяснимо.
В том уж ни огня, ни смысла –
Ворох бестолковых мыслей.

Круг друзей моих всё уже,
Круг разорван, пыл остужен.
Лишь остался гость случайный
Прежних церемоний чайных.
                    * * *

Куда ты мчишь, мой юный странник,
Какая блажь манит тебя?
Ты подземелия избранник
Иль с неба сшедшее дитя?

Мой странник юный, молодчина,
Куда свой снова держишь путь?
Товарищ, гражданин, мужчина,
По что изволишь спину гнуть?

Какою раскалённой верой
Прожжён твой юный монолит?
Куда, к какому нынче древу?
Какая блажь тебя манит?
            Летний сад

Святая гавань, Летний сад…
Любви с душой объединенье…
Здесь застывает каждый взгляд
На век, на час и на мгновенье.

Здесь дум тревожных череду
Величье бытия сменяет
И будто в сказочном бреду
Застыли в камне изваянья.

Их руки белые, уста,
Их удивительные очи…
О, как мелодия проста,
Но сколь волнительная – очень!

Святая гавань, Летний сад…
Дитя блаженного рыданье
Среди божественных услад,
Неторопливое свиданье

Под тенью царственных аллей.
Вот та скамья у баснописца,
Дары заморских королей
И дам восторженные лица.

И в тех восторгах, видит Бог,
Нет вожделеннее надрыва.
Не правда ли, искусство – вдох,
Поэзия – невольный выдох.
               Монолог

Ваш тихий берег свят и пуст,
Его роман давно прочитан.
Мне лишь осталось нарочито
Смахнуть обветренную грусть.

Измена, покаянье, блажь,
Скупые речи, вновь измена…
Довольно, найдена замена!
Гордыня – вот мой новый страж.

Каков эпитет, господин!
Давно истлел Ваш облик тминный,
Остались Вы в плаще старинном
Совсем один, совсем один.

Так что ж Вы – пойте невпопад,
Кружитесь в омуте безумном!
Я покидаю Вас, мой сударь,
Бью на прощание набат.

К чему роман теперь листать?
Боготворю и ненавижу,
Пусть даже боле не увижу
Причудливую Вашу стать.
        На второй гражданской

Я на второй гражданской буду бит
Руками ненасытных своих братьев.
Кем вычеркнут, кем попросту забыт
Иль воскрешён – теперь тревожит вряд ли.

Я на второй гражданской буду бит
В последние бессмертия минуты.
Плащом ещё горячим буду крыт –
Под ним теперь смиренно жить и буду.

Я на второй гражданской буду бит
И молча припаду к своим истокам.
Пусть плоть мертва – душа же не горит,
Живым ещё смогу сказать о многом.

Я на второй гражданской буду бит,
Истлеет прах, придёт иное время.
Пусть не моё, но время всё простит.
Повержен я и, значит, свят теперь я.
                     * * *

Над прерью душной, над степями
Как буревестник гордо взвеян,
Как страж, грохочущий цепями,
И разъярённый, будто вепрь.

Но где же он, тот норов дерзкий
И тот зловещий облик зверя
Здесь, на урочище смоленском,
У твоего истока, Днепр?

Гляжу в тебя, как в наважденье,
Звериный твой прочуяв подых.
Твоё мне созерцать рожденье,
Внимать младенца наготу

И видеть, как из чрева жизни
Твои спокойные бьют воды
Мне, Днепр, мой исполин неистов,
Как смертный грех – невмоготу.
             Отжилось…

Хоть жив и бороден, но, всё ж,
Невольно и привычно
Вонзаю в спину свою нож,
Точёный мною лично.

Увы, не обессудь какой –
Всё словом лишь да мыслью.
Может не я, а кто другой…
Нет! Здесь самоубийство!

Всё распинаю во плоти
Бесформенную жилость,
Привычной боли супротив.
Всё, кончено, отжилось…
              Пахарь

Ну даёт! Метёт пылище,
Пекло, гарь – всё ни по чём!
Смоляной земли корнища
Плугом режет что мечём.

Пашет пахарь, пахарь пашет
Будто на-море баркас.
Душу гнёт не на продажу,
Мрёт челом не на показ.

Обступили его гавы,
Налетело вороньё.
Царь с крылатой свитой, браво!
Что иначе – всё враньё!

Знает пахарь, пахарь знает –
В поле правда, на земле.
Снова плуг мечём вонзает
С умиленьем на челе.

Хлещет пот, течёт кровище
Вулканическим ручьём,
Пекло, гарь, метёт пылище…
Ну даёт! Всё ни по чём!
          Поклонный крест

Вонзён карельский перст, венчающий
Подножье Нарьиной горы.
Стоит поклонный крест печалящий,
Страж окровавленной поры.

Хранит великое сокровище –
Мольбу людскую, скорбный грех –
Когда французское чудовище
Взошло царём на русский брег.

Порожний дом, забиты ставницы,
Разлука бродит, слёзы льёт…
Тот самый восемьсот двенадцатый
Зловещим колоколом бьёт.

Поклонный крест прожжён молитвами,
Под топорами лишь родясь,
Юнца служивого пред битвою,
Что с битвы той не воротясь,

Топтал изрядно земли дальние.
Не тот ли юный он гусар,
Что, преклонённый пред Амалией,
Воздвиг любови пьедестал?

Не говорил ли ей «Сударыня,
Я к Вам вернусь из дальних мест»…
Остались под горою Нарьиной
Его молитва и тот крест.
                   Поэт!

Банален стих: хоть нагишом,
Хоть ни о чём, хоть так и эдак,
Банален хоть карандашом,
Хоть между строк, хоть между клеток.

Хоть через меру, хоть до сих,
Хоть не написан вовсе – тоже!
Вот так, из причитаний стих
Ещё один готов. О, Боже!

                   ---

Давайте сравнивать поэтов с космонавтами!
Стихи слагать давайте о вселенной всей!
Да что о ней?! Она уже мала, не правда ли?
Эй вы, мечтатели страны советов, эй!

Давайте восклицать, подбросив шапки мятые,
Да чтоб за небо, чтоб до самых до планет!
И петь давайте как тогда, в шестидесятые:
Поэт, ты впереди планеты всей! Поэт!
        Поэт и Солнце

Глотаю жадно кислород,
С дивана в мир взираю,
Огромный кислородоглот
Коряво разевая.

Мои пять с четвертью утра,
Ворочаюсь и млею…
И вдруг как затрубит: – Ура!
Вставай, поэт! Ты – гений!

– Какого чёрта! Вот ещё!
Кого там тащит леший?! –
Моргающе как ни при чём
Сидит в оконной бреши

И луч заухмыляясь льёт
Наеденное Солнце.
– А, это ты, мордоворот?
Здорово, коль неймётся!

Опять ты, муравьиный зуд,
Своим палящим плугом
Бессовестно, не обессудь,
Моё щекочешь брюхо.

Сидеть и жалить на других –
Хорошенькое дельце!
А ты потом дави свой стих
С поэтового тельца…

Ну, погоди! Утрётся в раз
Бесстыжий твой румянец.
Сейчас узнаем кто из нас
Поэт, кто голодранец!

Чтоб слову пороха предать –
С разгневанного маху
Лохмотья принялся метать
И рвать свою рубаху.

Что ниже – до пола спустил,
Расстался со штанами
И с этой голью выступил 
На суд пред гражданами.

Кричу им в голос без стыда:
– Эй, обернитесь, трусы!
Да, вас я кличу, господа,
Поэт стоит беструсый!

Смотрите нынче за дарма
На "чудеса” природы:
Что профиль – сущая чума,
Что фас – одна порода.

На, полюбуйся-ка, народ,
К кому идёшь с повинной!
Таких бы только в огород
Пугать с метлою длинной!

Кто мне кричал «Вставай, поэт!
Ты гениален!», дескать?
И где ж поэт?! Поэта нет,
Есть сущий голый бездарь!

Чего же ты, бесстыжий луч,
Скрываешь брюхо, Солнце?
Смотри, каков поэт "могуч”!
Весь люд нам ним смеётся!

Не будь упрямцем, засвети
На жертвенное него!
Смотрите все, и ты смотри:
Пустой, таланта нету!

Лучом просвеченный насквозь
Чрез вафельную кожу.
Худющ и тощен будто гвоздь.
Какой уж там "дар Божий”?!

Средь этих ломаных костей
Нигде ему не скрыться.
Да здесь убогость всех мастей –
Погляньте лишь на рыльце!

Поэзией из этих уст
Не воевали сроду!
Какой ещё поэт?! Я – трус
Беструсый средь народа!

Картина, право, ещё та!
Потеха да и только:
В уме гуляет нищета,
А писанины сколько!

Довольно, кончен этот стих!
Глядишь, от этих пений
Отвесят снова мне: Не спи,
Вставай, поэт! Ты – гений!
                 * * *

Сегодня каждый господин
И каждый для себя мессия.
Из мегаваттных из ротин
Звучит словесная трясина.

Довольно пыл нагромождать
И взглядом жалить исподлобья.
Скажи, зачем с трибун рожать
И порождать себе подобных?

Чтоб понимал я твою речь –
Не раскаляй надлобной кости.
Трибуны в щепки! Щепки в печь!
И зазывай почаще в гости.

Под свист кипящий да под чай
Всё растолкуй – глядишь, пойму я.
Спокойно, тихо, невзначай…
Даёшь чаи! Долой трибуны!
  Серенада блокадного Питера (Ленинградцы!)

Ленинградцы мои, сиротинушки!
На кого же вы, милые, брошены?
Под дырявыми крышами дышите
Ненакормленные, неухожены.

Под холодной зимою вечёрною
Засыпают глаза ваши белые.
Пепелище, развалины чёртовы,
Матерей рученьки обгорелые…

От чего же сердечко их замерло,
Окровавленные лежат ноженьки?..
Как прижаться к ним хочется замертво…
Потерпите немного, хорошие!

Ленинградцы мои, сиротинушки!
Мостовых крохотные горошины,
Рано вам распускать свои крылышки –
В том блаженном краю кем прошены?

Поднимите глаза в высь небесную
И пропойте как можете ласково
Над ледовыми водами Невскими,
Над святою стрелой Петропавловской.

Пойте громче, как воют на улицах
Серенады блокадного Питера.
Сиротинушки, деточки, умницы,
До рассвета, молю, потерпите вы!
            * * *

Сложила крылышки,
Сомкнула ноженьки,
Прижав коленочки,
Едва дыша,

Сидит в стороночке,
Грустна немноженько,
Чуть опечалена
Краса-душа.

Вся в ожидании
Святого таинства.
Не сводит с лампочки
Своих очей.

И вдруг как обухом:
– Скажи, красавица,
Не ты ли крайняя
До тех врачей?

Очнулась девица
Что пташка ранняя,
С бумажкой белою
Дрожа в руке.

Моргает глазками:
– Нет, я не крайняя!
И будто отстрелом:
– Тот, в пиджаке!

Сидит и думает:
– Минуло, кажется,
Всё, успокоилось,
Ушёл, затих...

Всё треплет мятую
Свою бумажицу,
Не сводит с лампочки
Очей своих.
            Сон Данаи

            По мотивам картины Рембрандта «Даная»

Эпическое божество,
Проникновенная Даная,
Идиллия телесных граней
И дум изящных торжество.

Реликтовая белизна,
Раскутавшись в дремотных чарах,
Покоится на тле парчавой,
Приняв усладу ото сна.

Над изголовием златой
Младенец машет окрылённый.
В страданьи замер он влюблённом
Пред женственною наготой.

Чело, уста, овал груди…
Печальные не сводит очи.
Иль ожидает, иль пророчит
Своей богине во плоти.

Всё нескончаемый тот сон,
Всё млеет ангел над подножьем.
Ничто покоя не тревожит
И свет прозрачен, невесом.

Ещё часы ночных утом
И шёлковую занавесу
Не окропило каплей Зевса,
Что золотым излит дождём.

Ещё не дарит волшебство
Своей слепящей пеленою.
Ещё раскутано покоем
Эпическое божество.
        Таганрог. Начало

Где в омут лазурный, поморский
Уходит песчаный острог –
Разрезанный трактом Петровским,
Там царствует град Таганрог.

На тракте на том по-над брегом,
Шальные срывая ветра,
Стоит смоляным оберегом
Живого статуя Петра.

С престольного будто причала
Однажды свой молвил указ:
– России великой началу
Повелено: Быть в сей же час!

Здесь первую на-море крепость
Кленовым положим листом
России великой на верность
И с верою, что во Христом.

Смелее же, братья, к орудьям,
Покажем холщовую прыть!
Кто пядью, кто голою грудью,
Но на-море России – быть!

Морские возглавим дозоры,
Андреевский крест водрузим.
Священные воды Азова
Отныне под владой Руси!

Дрожала земля под тем словом,
Вздымались топорища ввысь
И воды лазурные словно
Разбились навеки о мыс.

И было исполнено слово,
И не был сочтён его срок.
Четвёртый уж век над Азовом
Там царствует град Таганрог.
                     Царь-колокол

Бей, славянин, бей что силы в царь-колокол!
Да разразит его дрожь троекратная!
Не от того ли крошится осколками
Что не калёный от звона набатного?

Бей, славянин, бей что силы в царь-колокол!
Парь его будто берёзовым веником!
Бей православный на зависть католикам,
Бей сумасшедший на зависть бездельникам!

Бей, славянин, бей что силы в царь-колокол!
Всех созывай на святое пожарище.
Что же мы, братцы, вокруг всё да около…
Кто на царь-пушку здесь крайний, товарищи?
            * * *

Чашу вдохновенья
Окропило пеплом,
Дум переплетенье
Усыпает где-то.

Холодно и пусто.
Вспомнилось о личном,
Вспомнилось о грустном,
Впрочем, как обычно.

Всё переменилось,
Но осталось прежним.
Подлинная низость
Кажется безгрешьем,

Гневное молчанье –
К жизни безразличьем.
Всё теперь случайно,
Впрочем, как обычно.

Жаждаю рыданья –
Не найдётся слово.
Снова бездыханный
И безмолвен снова.

Зол на всё и болен –
Признаю публично.
Снова врозь с собою,
Впрочем, как обычно.
                        Чехову

Хочу я спросить вас, Антон Палыч Чехов:
Сказали вы как-то на мудрости лет,
Что всё быть прекрасно должно в человеке:
Одежда его, мол, сюртук и жакет.

Обличьем своим не злорадствовать должен,
А гордо нести свои совесть и честь.
Душою прекрасен и мыслями тоже
Обязан он быть – таким был, таков есть.

Чего же вы главное, сир, умолчали,
Что сколько не жили на свете – во век
Того человека нигде не встречали?
Всё люди да люди… А где Человек?

Исчез, истреблён, будто вымер, бедняга…
Довольно сомнения – нет его, нет!
Неужто всё вымысел то?.. Но, однако,
С кого же тогда вы писали портрет?

Словам вашим, сир, я не стану перечить –
Неисповедимы дороги, как знать.
За что, человек, был ты так изувечен?
Обличье твоё самому не узнать.

Так кто же он, твой хромоногий убийца?
Чьё злое бездушье виновно в беде?
Всё люди да люди… Их чёрные лица…
Я первый в той чёрной стою череде.
                    Шут

Как всё привычно и отвратно:
Кто в царской мантии парадной
Себе никак не сложит роли –
Владыка, государь, король ли?
Вельможи, дамы, экипажи
И шут всё перед ними пляшет…
Всегда готов вершить услугу.
Но в вечном заговоре слуги –
Задумали какое действо!
Всё жаждут своего судейства,
Невежду корчат, душу гложут,
Всё думы завистные множат:
Мол, что нам толковать причину? –
Всё он, наш воевода чинный!
И новую сулят депешу:
Казнить немедля, свергнув прежде!
Хвалу отбивши воеводе,
Теперь кричит лицо народа:
Не посрамим отчизну нашу!
И шут всё перед ними пляшет…
И вот, в престольные угодья
Уж новый государь восходит.
Под барабан былое топчет,
А балаган всё громче, громче!
Потехи ради иль на веру –
Уж до неё кому есть дело?
Но сколько б не питали лести,
А жаждут нового судейства
Над государями их слуги.
Своей не ведая заслуги,
Себе же учиняют кражу.
И шут всё перед ними пляшет…
Всегда готов вершить услугу.
Вельможи, государи, слуги –
Да сколько их переменилось?
А он один и всем на милость!
1
2




Нравится



Регистрация  |   Вход
Хостинг от uCoz
мариупольский поэт, фотограф, путешественник
Павел Чуприна © 2011

    ваши данные:
ИМЯ
E-MAIL
ТЕМА
ТЕКСТ