Антисоветчина

Как последняя сволочь на улицах
Распоясалась антисоветчина.
Самогонною контрреволюцией
От похмелья советского лечится.

Как работнички номенклатурные
У начальничков под кабинетами,
Всё трясётся за порцией утренней,
Тарахтя у окна партбилетами.

Утопая в дыму папиросовом,
Растворяется совесть отечества.
Пусть без совести, лишь бы без просыха.
Чтобы душу она не калечила,

Не робей, мужичьё, вставай в очередь!
Ну-ка, вздрогни за здравие здравием!
Вот она, пресловутая вотчина
Русского самогонодержавия!

За бумажицу за краснокожую
Получай свои сорокоградусы!
Ты в режиме запоя всеобщего
Как борец за гражданское равенство!

Да хоть с чёртом самим в солидарности
Опрокинул одну контрамарочку
И какая теперь к чёрту разница,
Что Россия спивается в тряпочку,

Что кругом мужичьё-деревенщина,
Что какого-то чёрта неведомо
Стали бабами русские женщины…
Неужели нам всем не до этого?!

И смотрю я на всё с удивлением
И выходит простая ирония:
Не народ, а одно население;
Не страна, а одна территория.

              Арбатский романс

                   памяти Булата Окуджавы

Напойте, маэстро, арбатский романс,
Не мучите душу, излейте!
Извольте о каждом, о каждом из нас,
От первой судьбы до последней.

Напойте, маэстро, арбатский романс,
Напомните, как это было.
Поверьте, нам так не хватает подчас
Отдушины простолюдивой.

Напойте, маэстро, арбатский романс
О той коммуналке дворянской,
Что первой когда-то услышала вас
Из старенькой детской коляски.

Напойте, маэстро, арбатский романс.
Склонённый пред Старым Арбатом,
Воздайте прощальный ему реверанс,
А мы допоём, мы подхватим.

Напойте, маэстро, арбатский романс.
Ваш век не исчерпан, не пройден.
Поверьте, услышат, поймут и не раз.
Напойте, маэстро, напойте!

                    * * *

Архипелаги, архипелаги
Творожно-сырные на языке…
За это чудо, что испекла ты,
Я воспеваю тебя в строке.
Боготворю и, души не чая,
Внимаю детства забытый вкус.
Напоминаешь начало мая:
Роскошный белой сирени куст,
Когда нектаром налита завязь,
Когда от свежести липнет лист...
И вспоминая, в тебя влюбляюсь…
Своё перо преклоняя ниц,
Я доверяю тебя бумаге,
Не разделяя тебя ни с кем.
Архипелаги, архипелаги
Творожно-сырные на языке…

 Вы бывали на Байкале?

Вы бывали на Байкале?
На Байкале мы бывали!
Что видали на Байкале?
На Байкале мы видали
Как в неведомые дали
Антилопы убегали.
А ещё как львы зевали
И, зевая, засыпали.
На Байкале мы видали
Как слоны друг друга звали:
К небу хобот поднимали
И протяжно так вздыхали.
На Байкале мы видали
Как огромные над нами
Пеликаны пролетали
И за лесом пропадали.
На Байкале мы бывали!
Только разве на Байкале?
На Байкале мы едва ли
Всё бы это повидали.
Долго голову ломали –
Где же мы тогда бывали…

                         * * *

Да знали б мужи государственные,
Мужи малорусской страны
Сколь низменными, сколь безнравственными
Нам кажутся со стороны.

И сколь бы не были заманчивыми
Поводья в верховном седле,
«Довольно, приятель, сворачиваем!» –
Быть может, сказали б себе.

          Земля Санникова

          Когда не кровь, а сукровица
          Сочится по стране,
          Страны такой, мне думается,
          На карте просто нет.

Мятежными посланниками
Раздробленной страны
Идём на Землю Санникова
В арктические льды.

На паперть беломраморную
Несём отчизны крест.
Себя ломать – проламываем
И льды ломаем в треск!

На вены барбарисовые,
Раздутые взашей,
За твердью твердь нанизываем
Новосибирских шхер.

До дыр судьбу изнашиваем
И души рвём до дыр!
Зачем? Себя не спрашиваем.
Пока ещё горды.

Построив стены будущего,
Ломаем в кирпичи.
Ступив на льды дрейфующие,
Уже неизлечим

Наш гений титанический,
Наш красномедный род.
Страшнее льдов арктических
Лишь в человеке лёд.

О, родина! Да что ж это мы
С тобою не на «ты»?!
Напомнить, что ли, прожитое?
Колокола, кресты…

Как с божьими оскоминами
Прокладывали путь,
Иконами расколотыми
Обвешивая грудь,

И как собаки преданные
Всё верили судьбе.
В какую чушь не веровали,
Да только не себе.

По горло сыты проповедью
Да что-то всё не впрок.
Довольно! Перепробовали
И святость и порок.

Россия православная,
Намоленная всласть,
Историей раздавлена
Твоя иконостась!

Да сколько ещё милостыню
Ты будешь нам бросать?!
Смотри, кого ты вырастила!
В глаза смотри, в глаза!

Как волки ощетиниваясь
И вороты задрав,
Сцарапав лбы морщинистые
О встречные ветра,

Который век что проклятые
Мы из последних жил
По жизни ржавой проволоке
Бьём километражи.

Но, чёрт возьми, ведь выдержали!
Ведь всем чертям назло
С потами свежевыжатыми,
С излома на излом

По мерзлоте нетоптаной
Одним полярным днём
До призрачной утопии
Долезем, доползём!

И там, на крыше глобуса,
Свои глаза слезя,
Почти охрипшим голосом
Мы закричим: "Земля!"

  Карикатурный футурист

Карикатурный футурист
С улыбкою провинциала –
Таким теперь инициалом
На феврале моём тридцатом
Пробит машинописный лист.

Отрада вдаль манящих уз
И всё, что грезилось когда-то
На тропах ныне безотрадных –
Кому-то новому награда,
А мой Псалтырь поныне пуст.

Иду ль бездумно впопыхах,
Втирая душу в пыль обочин,
Иль мучу провиденье, точно
Плывя рекою водосточной –
Победоносный всюду крах.

Не мне вам говорить, не мне,
Что тропы разные бывают:
Одна что по небу, другая
Что серою змеёй блукает
В лесной промокшей кутерьме.

Средь колоннады бренных неф,
Средь лиц отчаянных сличаю
Своё лицо с лицом печали,
Себя ни сколь не отличая
И сходство обращая в блеф.

И понимаю, и скорблю
С улыбкою провинциала
О всём, что есть, чего не стало.
Судьба за всё сполна воздала,
Но и такой её люблю.

    Над степью астраханской

Где небом медленным аллюром
Плывут расчёсанные кудри
Над степью астраханской, жжённой,
Под млечной сединой верблюдом
Двугорбым, ожидая утро,
Лежит гора Богдо Большое.

Ещё мгновение и пламя
На самом неприступном камне
Слезится на глазах геккона.
Подобно раскалённой лаве
Под розовыми облаками
Стекает луч поющим склоном

И вот уже в рапе солёной,
Тюльпаны окропив и маки,
Резвится, всасываясь жадно.
Над степью астраханской, сонной
Вслед за кочующим сайгаком
Воспламеняются пожары.

                   * * *

Нарушив траур зимних месс,
Она безапелляционно
Провозглашает манифест
Весенний, революционный!

Клянётся точно на крови,
В ладони взяв бутон цветочный.
Закон её неисправим,
Неукосним и не отсрочен.

Из жара в хлад, из хлада в жар,
Что на прилюдное крещенье,
Бросая, окропляет шар
Цветочной миррою священной

И, забывая обо всём,
Мироточивой слепит рябью.
Что некогда казалось сном –
Обескураживает явью.

   На улочке на Вяземской

На улочке, на Вяземской
Вприкуску с тульским пряничком,
Куда-то на околицу
Восторженно спеша,

На Вяземской, на улочке
Увидел как из булочной
Шла тротуаром девушка,
Буханочку держа.

И вроде бы всё буднично:
И тротуар у булочной,
Дома, дорога, улица
И скверик за углом

И девушка, наверное,
Как все, обыкновенная
Но что-то больно милое
Мне показалось в том.

Завидев ещё издали,
Её окликнул мысленно,
Шепнул ей тихо: «Девушка…»,
В надежде ли какой

Иль только поздороваться?..
Но, видимо, не сложится:
Она свернула с Вяземской
На переулок свой.

Быть может, не услышала,
А может просто лишний я
В её судьбе размеренной.
Наверное. Пусть так.

На улочке, на Вяземской
Она казалась таинством,
Как милая безделица
И, может быть, пустяк.

                    * * *

Не вдаваясь в подробности,
Провожаю всё пристальней
Постаревшую молодость,
Отплывающую

От родного мне берега
Кораблями от пристани
И в тумане дней медленно
Утопающую.

Не вдаваясь в подробности,
Дни проходят не радуя
И прощаются слёзные,
Непростившиеся.

Непришедшие новые
И прошедшие старые –
Будто колья заборные
Покосившиеся.

Не вдаваясь в подробности,
Время капает брызгами,
Покрывая что порослью
Времяточинами.

В двадцать девять. Не рано ли?
Вот уж сломана изгородь.
Только домик с верандою.
Заколоченные.

                   * * *

Не понимая, принимаю
Всё бремя раненого времени
И, каждый миг обороняя,
Запятнан времени ранениями.

Не проверяя, доверяю
Пришедшему не по прошествии
И, в кровь стирая, оттираю
От вездесущего существенное.

                       * * *

Не сожалею о содеянном,
О несодеянном жалею.
Смотрю на старенькое дерево.
Стоит, беспомощно рыжея.

Ноябрь? Подумаешь! Прохожие
И те, превозмогая слякоть
И стужу, носятся. А что же ты?
Стареешь изнутри, с изнанки.

Быть съеденным хамелеонностью,
В ногах валяться в муках смертных
И быть растоптанным не совестно ль?
Как ты могло?! Как ты посмело?!

И неужели мне отмерена
Такая участь? Неужели…
Не сожалею о содеянном,
О несодеянном жалею.

                 Несовпадения

Господи, сколько же вас, одинокие?!
Кем же вы брошены, камни несчётные?
Несовпадения… Разные, многие…
Белому белое, чёрному чёрное.

Разные скорости, многие гордости.
С кем-то опять на мгновения беглые
Объединяясь, на веки расходимся:
К чёрному чёрное, к белому белое.

Несовпадения… Многие, разные…
К матери чёртовой всё перечёркнуто.
Смотрим на праздное, пишем напрасное
Белым по белому, чёрным по чёрному.

Сколько же вас, одинокие, Господи?!
Несовпадения, что же вы сделали…
Нам бы летать, а мы падаем в пропасти:
Чёрное в чёрные, белое в белые.

                    * * *

Под дробью серого дождя
Ты ходишь тихо, словно рядом,
Награды малые найдя
И многие неся утраты.
 
Приняв как исцеленье дождь
И тротуарных дней теченье,
По ним затерянно бредёшь
В соединении ничейных.
 
Зачем опять неравный бой
С собой, мой глупенький, затеял,
С дождём заплаканной толпой
Всё новые неся потери?
 
По грязным отраженьям луж
С промокшими идёшь ногами
И ждёшь объединенье душ
В болезненном недомоганьи.
 
Не говори, что веришь в них,
Что интересен первый встречный.
Мой глупенький, спасая миг,
Ты вскоре потеряешь вечность
 
И вот тогда от многих бед
К забытому придёшь порогу.
Увы, назад дороги нет
Как нет иной тебе дороги.

                         * * *

Под лунной рампой, на спящей улице,
Качаясь, чья-то мелькает тень.
Простой прохожий, моя ты умница,
Что так несчастно окончил день.

Что одинокий – не это главное,
Но вижу, вижу, что тяжело,
Не понимая, дышать бульварами
Когда всё свято и всё грешно.

Не жди от улиц нелепой жалости –
Ты не единый, лишённый сна.
Простая встреча, пойми, пожалуйста,
Порой дороже и так ценна.

Под лунной рампой, за поворотами,
Быть может, встретишь его, поверь,
Кто от простуды закрывшись воротом,
К душе оставил открытой дверь.

                       "Поженимся"

Улицы Жданова, старого, зимнего…
Юный мужчина и юная женщина
Возле беседки, окрашенной в синий, на
Первом снегу написали «поженимся».

Неторопливо, как будто из прошлого,
Рядом проходят преклонного возраста
Он и она. Проходя осторожно и
Глядя на снег, улыбаются – вспомнилось…

Лист календарный срывается, спешные
Годы проносятся. Всё те же некогда
Юный мужчина и юная женщина
Неторопливо идут по заснеженным

Улицам старым, теперь Мариуполя.
Возле беседки, когда-то окрашенной,
Тихо проходят влюблённые юные,
Что-то на первом снегу написавшие…

Прошлое рвётся под времени натиском,
Кажутся мёртвыми годы прошедшие,
Но остаются бессмертными, кажется,
Улицы, город, беседка, «поженимся».

                     Роженица

Рассыпавшаяся, раскрошенная
На поле жарком меж пшеницей,
Лежит едва живая роженица,
Лицо от мук вонзая в грязь.

Над полем тем, над телом съёжившейся
И стонущей от боли жрицы
Заточенные жала солнечные
Пронзают туч сливовых вязь.

Растерзанная, обезумевшая,
В предродном бьющаяся страхе,
Распятым чёрно-белым туловищем
Вгрызаясь в твердь пшеничных гряд,

Невыносимой болью загнанная,
В поту холодном замирает
И, чрево по живому вспарывая,
Бросает ввысь посмертный взгляд.

                  * * *

Согласно новой смете,
Объявлен конец света.
За подписью Всевышнего
Спустили планом сверху

И объявили, вроде,
Настанет он сегодня.
Как, вы ещё не слышали?!
Не слышал. А во сколько?

И вот, одни всё льют,
Другие всё гниют,
А третьи, как и водится,
О первых двух поют.

Его всё нет и нет.
У нас один ответ,
Что это жизнь – виновница
Всей нашей жизни бед.

             Сталинград!

Прими, Сталинград, цветы.
Нет, благодарить не надо.
Для нас лучшая награда
Победная. Разве ты

Не выстоял двести дней,
Не ты своей каплей крови
«Тебя отстоим, отстроим!»
Выцарапал на стене?!

Кладу, Сталинград, цветы
За всех твоих не пришедших,
За слёзы детей и женщин,
За мучеников святых

И, знаешь, пусть никогда
Не знали их поимённо,
Кладут цветы миллионы
К могилам простых солдат.

Мои, Сталинград, цветы
На этих гранитных плитах,
На солнцем траве облитой
Иль кровью до красноты,

И вся без остатка жизнь –
Им, людям, бесценным людям!
Так было, так есть и будет.
Держись, Сталинград, держись!

                        * * *

Творца, пожалуйста, ограждайте
От скверных будней циничных глаз
И награждайте, и награждайте
Глазами добрыми каждый раз.

И что бы ни было, ради Бога,
Не умаляйте его каприз.
Ведь вы же видите, он ребёнок.
Его игрушка – вся наша жизнь.

                      Технарочка

                             Татьяне Гарг

Чернилами исписана тетрадочка
На старом полированном столе…
Она как все – обычная технарочка,
Живущая в двухкомнатной стране.

Привычная симфония будильника
И паутина скомканных волос…
В глазах её – поляны с земляникою,
А на губах – кислинка чайных роз.

Как севшая на подоконник бабочка,
Забытое напомнила душе.
Она как все – обычная технарочка,
Живущая на пятом этаже.

Лимонный чай с бисквитными печеньями,
На скатерти раскрошенные дни…
В ней жаркий полдень и поля вечерние,
Котёнок спящий и луна над ним,

Вишнёвый сок, венок из одуванчиков
И в тихом парке опустевший клён…
Её зову любя - моя технарочка.
Не верится, но, кажется, влюблён…

                * * *

Утро. Ноябрь. Вагон,
Людом наполненный.
В окнах покадрово
Крутится родина.

Плёнка в царапинах,
В душах надышано.
Взгляды впиваются
В каждого пришлого.

Две – в фиолетовом,
Красноречивые –
Тёти билетами
Кормят счастливыми.

Следом попятово,
Будто цыганщина,
Хор спекулянтовый
С сумками тащится.

Над толстосумами
Кружат, как вороны,
Торг за посудину,
Споры... За окнами

Солнцем без зеркала
Красится утро, и,
С ним же, у стеночки,
Скрыв перламутровый

Плащ на коленях под
Сумочкой бежевой,
Сорокалетняя
Красится женщина.

Белятся вмятины,
Пудрятся трещины,
Губы в помадине
Вкуса отечества.

Катит последнее
Эхо народности –
Наша вселенная
Электропоезда.