Багровая поэзия
Назначен мною неизбежный
Венец багровому свиданью,
В багровом тает увяданьи
Моя поэзия неспешно.
Притихло небо, приуныло,
Не сыплет уж лучом златистым
И скован я поклоном низким
За всё, что есть со мною ныне.
Не чутно оклика лесного,
Всё чаще дрожь перечит хладу.
Единым всё живёт укладом –
Чуть разгорается и снова
Унылой пеленой покрыто
Моё багровое раздолье.
Что лик его, что я – до боли
Теперь всё сумно и забыто.
Веду прощание упрямо
С моей возлюбленной последней.
За ней и я мину бесследно,
Ещё одну на сердце рану
С собою унося. И снова
Мне будто грустно и тоскливо
Среди скупой, неголосливой,
Осенней потемневшей своры.
Ладони пепельные грею,
Разлуки смертной ожидаю
Час, в памяти дотла сжигая
Её портреты. Тлеет, тлеет
Невольный шелест под ногами.
В плену багровом стих прощальный
Моей поэзии печальной
Шепчу озябшими губами.
Баллада о графе Резанове
Какими преданными слёзы эти были
Когда восторженной ордою к небу взмыло
Проникновенное: Любови – Аллилуйя!
Век девятнадцатый. Давно те дни минули
Когда без чинного мундира граф Резанов
Своим бесчувственным, лишённым жизни станом
В одной рубахе, что дотла измокла болью,
Своё пропел: я не увижу тебя боле…
Надев вуаль своей возлюбленной Кончите,
Как наваждённый к ней припал он, нарочито
Её блаженные объятия целуя.
И снова вспыхнуло: Любови – Аллилуйя!
Отплыв в безвестные края, умолк отныне
И тем его сорокалетнему унынью
Была суровая положена расплата –
Гоним собой, себя утратил. Век двадцатый.
Распятью предано ранимое столетье,
Погребено без облачений. Граф, заметьте,
Как скоротечно ваше кануло величье,
Пусть и дворянством лишь своим, а не обличьем.
Такому случаю едва ли быть упрёком
Коль не двусмысленным своим могучим роком
Положен нами был предел для истязаний,
Сменив на милость гнев усопших притязаний.
Заполнив брешь кровоточащую, мы снова
Из сокровенных уст былое слышим слово.
Им бескорыстно надрываем горло, нервы,
До красноты их воспалив! Век двадцать первый.
Напрасно прожито задумчивое действо –
Иная блажь иного жаждует злодейства
И, вопреки скупым усердию и воли,
Всех нас в иные заставляет верить роли.
Что нынче графское «тебя я не забуду»
Всё чаще бьёт устами падшего Иуды
Тому виною, что иных уж не осталось.
А что отечеством иное называлось,
Что не видать его и вовсе под собою –
Позвольте, граф, не мы ли этому виною?
Как вы в суждении бесспорно были правы
Коль не нашли на свою будущность управы.
Что в девятнадцатом, двадцатом, двадцать первом –
Свои сполна пороча преданность и веру,
Мы без труда изображаем покаянье,
Мещанства новое готовя изваянье.
Покуда судорожный гнев на наших лицах –
Отечеством, друзья, не стоит нам гордиться,
Превознося гордыню выше всякой боли.
Такое празднование едва умно ли.
Башкортостанэ!
Снопы, снопы да сена стоги
И нет числа тем свитам строгим.
Всё льют себе заклятьем спелым
На берега идели Белой.
Ещё в туманном хладе нивы
И дремлет царь-Шихан над миром,
Объятый сребным полумраком.
Вздымаясь над Стерлитамаком
По ступеням его вековным,
Здесь, на багреющем верховье
Пускаю взор на свет могучий
И столбенею: кручи, кручи
Помеж величия златого –
Так неожиданно, так ново!
Срываюсь прочь к завидной дали,
Минуя степь, луга, а дале
Чрез росы, чрез леса, пылая,
Награда предстаёт былая –
Снопы, снопы да сена стоги…
И вновь душа полна восторга!
Нет ни предела им, ни края!
К подножью робко припадая,
Теснясь в тени такой душистой
Средь великанов соломистых,
Скрыв очи, выдохнул устало…
Теперь я твой, Башкортостанэ!
Бурлак
И кто ж, поди, не сумасшедший,
Кто нынче, право, не дурак?
Что до меня – то я бурлак,
С картины Репина сошедший.
Лишённый дум, в одном отрепье
Влачу с поникшею главой
Подобный тени облик свой
И сей портрет великолепный
Сродни ко мне уж четверть века.
Иного мыслить и нельзя –
Вот та безродная стезя,
Вот безысходность человека!
Что есть для Вас непониманье? –
Ответьте, мастер мой Илья.
Непревзойдён Ваш гений – я,
Твердя себе, весь во вниманьи.
Что есть для Вас порок и лживость,
Скупое рабство, нищета?
Утерян меч и нет щита –
Куда ж теперь нам, Ваша милость?
Себе не жаждую регалий –
Тому великой нет цены.
Что мы, отечества сыны,
Вдруг предадим его – не ждали.
Я не сулю, а лишь предвижу:
Бьёт барабан, поёт кларнет.
Что я бурлак – стыда в том нет,
Свою покорно занял нишу.
Буря
Разразилась буря чёрная
Над мариною безбрежною.
Рвёт пучину непокорную,
Разгораясь пуще прежнего.
И огнём своим и пламенем
Над простором разливается.
Брег морской да степь бескрайняя –
Всё черно и всё сливается.
Надрываясь, вихри клочные
Воют будто на пожарище.
Ни души... Мгла одиночная…
Всё покрыто ею давиче.
Чьё ты есть, мира творение?
Кто же мастер твой? Неведомо.
Верю в каждое мгновение,
В благородство твоё верую.
Виден стан твой необузданный,
Слышен шёпот опрометчивый.
Восхищён! Ничто не узнано
И добавить боле нечего…
* * *
Быть может, вернусь я к началу,
Возможно, всё это пройдёт.
И флейта моя замолчала
И сам я давно уж не тот.
О нынешнем нет сожаленья,
Как нет и о прошлом своём.
Не в жизни моё согрешенье –
В её пораженьи одном.
Уходят и годы и время,
Коль нужно – сойду я с пути.
Виновен ли в том? – без сомненья,
Провины иной не найти.
Да, грешен своим простодушьем –
К чему таковое нашло?..
Задумал безлюдною глушью
Себя разутешить – смешно!
Отечество не выбирают,
Что вовсе и нет его – ложь!
Кто ненависть болью считает –
Я понял – цена тому грош.
Всё главным когда-то казалось,
Ни чуждых забот, ни тоски.
От праха того что осталось? –
Умолкшая флейта, стихи…
* * *
Верни усталость,
Не бей тревогу.
Что мне осталось?
Совсем немного.
Подай мне руку,
Прошу я, ближе.
Свою проруху
Теперь я вижу.
Над нею лживо
В неволе плачу.
Неволей жив я
И неудачей.
Сную, бесную,
Не жду иного.
Главу ко сну я
Склоняю снова,
Всю свору лихо
Воздав на после.
Взываю тихо
Престола возле
К небес высотам,
Покоям синим
Меня, босоту,
Чтоб допустила
Моя немая
Царе-богиня:
Прими меня, я
Во всём повинен.
Живою вдосталь
Изъеден пылью,
Мой плен земной стал
Отныне былью.
* * *
Виновен ли, сударыня, пред вами,
Коль видел, как невольно под ресницы
Скрывали вы свой взгляд когда, губами
Лишь тихо соизволив распроститься,
Позволили себе, очарованье,
В свою обитель скромно удалиться;
Коль видел, как в ночи подобно птице
Парила ваша долго над брегами
Душа, где в лунном бризе серебрится
Ваш строгий силуэт и где садами
Обличия очерчены границы;
Коль видел вас, но песней насладиться
Не смел тогда и ваше дарованье
Позволило сомненью зародиться –
Иль вымысел всё это, иль вы сами?
Природы не познал, что в вас таится –
Виновен я, сударыня, пред вами.
* * *
Довольно уж спорить о будущем,
Коль прошлое ещё не пройдено.
Кто в царской парче, а я – в рубище,
Кому кутерьма, а мне – родина.
Пусть пальцы озябли усталые,
Пусть сердце изрядно поношено –
Не жди, воевода, не стану я
Пороть наше общее прошлое.
Не стану я, ваш благородие,
Пророчество брать себе на-душу.
Ещё не отпетая родина
И жить ещё хочется. Надо же!
Меж нами теперь что есть общего?
В чём ныне оно, единение?
Не пройдено прошлое, прошлое
Не пройдено – вот моё мнение!
Златая рожь
Смотрите, дамы милые,
Вельможи и служивые –
Над нашей доброй нивою
Златая рожь взошла!
Любезные, напрасно вы
Унылыми и праздными
Её восходы рясные
Проходите спеша.
Друзья мои хорошие,
Зачем же нам негожие
Заботы наши ложные
За правду выдавать?
Поймите же, сердечные,
Вот правда человечная:
Земля сырая, вечная
Да ржи златая гладь!
Колокольный звон
Когда под утренние брызги света
Нарушит что-то ваш священный сон,
Не гневайтесь душою, друг, ведь это
Звучит России колокольный звон.
Не стоит на судьбу смотреть печально
И небу посылать нелепый стон.
Поймите же, здесь в людях изначально
Звучит России колокольный звон.
Но если вы в безудержном молчаньи
Задумали родной покинуть дом,
Прошу вас, обернитесь на прощанье –
Звучит России колокольный звон.
Верна ли ваша новая дорога –
Судить об этом, право, не резон.
Но знайте – у родного лишь порога
Звучит России колокольный звон.
* * *
Коль ты не годен – не берись
За дело верное, благое.
Работы всякой берегись
Коль непригоден на такое!
К премудростям труда любого
Не примеряйся, коль не в мочь,
И от занятья трудового
Нетрудовые руки прочь!
* * *
Минуло столетье, сменилась эпоха,
Ещё одна… Снова кочуем без Бога
В умах заржавевших, в душе пустотелой.
Куда мы, зачем? – да кому теперь дело…
Кому на Голгофу? – все губы надули.
Да что там! Себя уберечь бы от пули!
Никто и не мыслит о милости большей –
Ржаного кусок да пожить бы подольше.
Теперь уж и нам за державу обидно…
Родимое плачет дитя… Но, как видно,
Молебен такой никого не тревожит.
Кому и на кой? Что не лица – всё рожи!
Ликуй же, о век машинальных прелюдий!
Разбитые лбы, позабытые люди –
Беснуют хромые на поприще ватном.
А сами-то кто? Да и так всем понятно…
Молитва графа Резанова
Великий царь, отец небес!
Непризнанный мой Боже!
Живу с тобою или без
Иль погребён, быть может?
Покрыт истрёпанным плащом,
Средь вольности затерян.
Ни кем ни понят, ни прощён
И никому не верен.
Запятнан благородный чин
Унылым безразличьем.
Разбито сотнею морщин
Багровое обличье.
Нет выражения лицу,
Нет кораблю причала
И просится душа к концу,
Душа – моё начало…
Великий царь, отец небес!
Я буду откровенен –
Душою, мыслью и сам весь
От сотворенья беден.
То чья-то прихоть или рок
Поверг меня на днище?
Глупец я! Ведь, себе же впрок
Воздвигнул пепелище.
Склони убогого к земле –
Ведь, дело-то простое.
Что жизнь? – всего лишь нить в игле,
Занятие пустое.
О, небо! Люди, как же так?!
Собратья, человеки!
Любовь из болью будто как
Переплелись навеки?..
Великий царь, отец небес!
Застенчивый мой Боже!
Да будь я проклят, сущий бес,
Воистину низложен!
Любви своей поклонный крест
Без устали малюю.
Что дале – вразуми, отец!
Куда, скажи! Молю я!
Иль жизни дай иль отпусти
Смирение скитальцу!
А не пригоден коль – прости,
Скрещу над грудью пальцы…
Музыкантам, поэтам, прозаикам
Ваш черёд, дармоеды, нахлебники –
Музыканты, поэты, прозаики –
Насушить бы из вас с сотню веников
Чтобы знали как душу расстраивать.
Как ему, работяженьке бедному,
Весь умок его переиначивать.
Знай, пахал бы себе до победного,
Не пороть его да не упрашивать.
И тянулась бы доля заботная
Без печали особой да радости,
Но какая-то муза болотная
Вдруг взяла и ввязалась для ясности.
Молвит: Ты, работяженька, старишься,
Но тому нет великой потребности.
Для чего ты, дураче, лопатишься,
Лишь себя обрекая на бедности?
Человек – он скотина разумная
И не гоже ему кособочиться!..
И поник работяга в раздумиях,
Над иными заботами топчется.
Поросла череда его кровная,
Не видать работяженьку во-поле.
И сидят дармоеды не кормлены –
Пусть теперь, грамотеи, попробуют!
Мчи, Салават!
Звучи, курай! Мчи, Салават,
Мой буревестник вольный!
Ты не герой мой, ты – мой брат,
До крови брат, до крови!
Вздымайся гордо над рекой
Всё выше, брат, всё выше!
С колен могучею рукой
Буди во всеуслышье!
Вздымайся, мчи, славь белый край,
Буди народ бездонный!
Мчи, Салават! Звучи, курай,
Звучи, неугомонный!
* * *
Набегаюсь вдоволь я по-полю,
Паду помеж сочными травами.
Разлитою небом морковною
Зарёй налюбуюсь украдкою.
Рубаху, росою измокшую,
Раскрою с груди и до пояса.
Откинусь на землю поросшую
И пусть по спине что-то колется!
От света хмельного, слепящего
Прикрою глаза в упоении.
Вставай же, красавица спящая,
Любимому на заглядение!
Как пара влюблённая, ты да я
Лежим полуголые, босые.
Краса ты моя неумытая,
Неужто напьюсь тобой досыта…
Накиньте шаль, мадам
Накиньте шаль, мадам – иное нынче время,
Такая искренность теперь уж не к лицу.
Сегодня проще жить невежде и глупцу,
Чем придаваться чувству собственной измены.
Накиньте шаль, мадам – она вам будет кстати.
Стыдитесь, коль ещё храните оптимизм.
У нас в почёт сегодня возведён цинизм
От оголтелого купечества и знати.
Накиньте шаль, мадам – не ваше это дело
И не тревожьте вы сознания людей.
Уж не до ваших им сейчас благих идей.
Инакомыслие? – извольте, надоело!
Накиньте шаль, мадам – за это не осудят.
А что себе вы не милы – пустяк, пройдёт.
Неужто в жизни нет у вас иных забот?
Прошу, накиньте шаль, а дале – будь что будет.
* * *
Небес немеркнущие свечи
Своим сиянием ночным
Ложатся тихо Вам на плечи.
Вот так и я, подобно им,
До Вас единым своим взором
Приникнуть жажду как дитя,
Не потревожив чудный сон. Вам
Давно готов признаться я
В своём бессилии пред Вашим
Милейшим станом. Этих черт
В миру не видывал я краше,
Подобных не было и нет.
Но лишь пучок небесных нитей,
Что вольно видят Вас такой,
Покоя Вашего хранитель.
А мне, увы, иная роль.
Немного о людях
Что-то праздничное, что-то праздное,
Чуть наивное и сокровенное.
Что же гневаться? – ведь, все мы разные,
Все избранники своего времени.
Будь мы страждущими, равнодушными,
Знатью, слугами – а всё же тянемся
До родимого, сердцу не чуждого.
Безнадёжно порой, а пытаемся.
Чуть завидев его, то желанное –
В миг несёмся к нему, сломя голову.
Пустяки не храним кем-то данные,
Всё принять норовим что-то новое.
На заботы суровые сетуя,
Заполняем себя разговорами.
О своём да о личном беседуем –
Так и время проносится скорое.
И выходит, что вновь заблуждаемся,
Но опять не находим решения.
На чужих да на близких ругаемся
От отсутствия воображения.
Каждый вправе решать, что потребное,
С кем делить и вынашивать встречное.
Как, неужто пора? – да, наверное,
Что-то больно уж жизнь быстротечная.
* * *
Она опять в лилово-синем…
Опять скупы мои уста…
Не Вам ли преданный Россини,
Маэстро солнечной Севильи,
Свою прелюдию писал?
Должно быть, Вас творил с надрывом
В полотнах юный Рафаэль
И Вам близ ратуши старинной
Рукоплескали музы Рима,
Воскликнув: бэлиссимо, бэль!
Была едва ли объяснима
Любови Вашей нагота
В той череде произносимой.
Она опять в лилово-синем...
Опять скупы мои уста…
Портрет
Пишу Ваш утренний портрет,
Самоотверженный и чистый.
В лучах весенних, золотистых
Кладу пастелью силуэт.
Свою к холсту склонив главу,
Запечатлеть стараюсь диво –
Как вожделенным переливом
Уста пылают наяву.
Ваш чудный взор… Как эту страсть
Сполна наполнить чувством, высью?
Как мне единым взмахом кисти
Всю его нежность передать?
Пишу Ваш утренний портрет
И, восхищаясь этим чудом,
Готов безумную причуду
Нести покуда виден свет.
Вы словно молодость творца,
Уединенье для поэта.
Не огорчайтесь, но портрета
Не дописать мне до конца.
Блаженный лик неотразим,
Едва знаком, но очень близок.
Со мной останьтесь хоть эскизом –
Никак не вымыслом моим.
* * *
Послушай, друг, как бьётся сердце!
Не впору ли ему согреться
Под нашим праздничным весельем?
Пройдёмся лесом! Днём осенним
Отложим в сторону дела!
Пройдёмся дальнею тропою!
Ты помнишь – были мы с тобою
Лет на пятнадцать чуть моложе…
И также падал лист и тоже
В осенний лес тропа вела…
Ты помнишь – месяц, звёзды были,
Над головою тихо плыли
Рекой… Какие были ночи!
Бродили не смыкая очи
И расходились по утру…
Чего нам предаваться скуке?
От скучных дум и от науки
Давай же вновь на миг единый
Сердца младые предадим мы
Тому великому труду!
* * *
Пытаюсь жить, но не выходит.
Пытаюсь бросить – вновь не то.
Иль кто-то за нос вечно водит
Иль то я сам иль свыше кто?
В чём преступленье, в чём утрата
И чем же ныне одержим?
Иль ложью потчуюсь иль правдой,
Но где та правда безо лжи?
Очередным ли иль последним
Иль быть им вовсе не дано?
К чему тогда моё усердье
Да и моё ль теперь оно?
Живу от выдоха до вздоха,
А дале – снова, как пришлось.
И вроде жить осталось кроха,
И вроде всё лишь началось.
Сказание о пилигриме
Разбился юный пилигрим
О надоедливые скалы.
Среди бушующих глубин
Санаю преданно искал он.
Так звал красу души своей,
Созданье – подлинное диво:
Не отвести с красы очей!
Нет песни краше да игривей!
Да только в том беда одна –
Его любови облик мнимый.
Саная – да, была она
Его лишь вымыслом единым.
Но верил страстно пилигрим:
Ещё спою ей свою песню!
До звёзд мы с нею воспарим!
Но годы шли, а миг чудесный
Всё столь далёк. Уж свет не мил
Без вожделенного творенья,
Свой век обыденный сменил
На злобное уединенье.
И день безумствует и ночь,
Души смирения не чает.
Нет сил проклятье превозмочь –
Своею горестной печалью
В конец повержен он. И вот,
Едва лучи заката смерклись,
Обрушив тьму на неба свод,
Свершил невиданную дерзость.
Взмолил он к небу! Попросил:
Хоть до рассвета дай покоя!
Лишь молвил – каменем без сил
Пал перед тёмною грядою…
Уж беден хлад и мгла долой,
Жжёт пепел солнечного лика.
Не виден в небе удалой
Веститель доблестного крика.
В сыром пороге голых стен
Юнец крылатый тлеть остался.
Пропеть он так и не успел
Своей Санае – предал, сдался.
Злым роком крыт и облачён
Тот пилигрим покойным хладом,
Разрублен собственным мечом –
Достойная тому награда!
Сказанью, право, грош цена –
В нём горечь видится простая:
Не поскупившись до конца,
Не обрести своей Санаи.
То верно замысел пустой –
От доли клянчить одолженье.
Коль не смирился с нею – стой
До смерти на своём решеньи!
Театру «Ленком»
Что ж ты сделал, мерзавец «Ленком»…
На моё охладевшее сердце
Из орудий пальнул кипятком,
На моё и на всю современность.
Будто верный прошёлся наждак,
Всё точёным исколото жалом.
Бьёт, рыдает моё… Лучше так,
Чем беспомощно век отлежало б.
Не по вкусу теперь прежний ком,
Наспех лепленный хлебом сожжённым –
Подавай-ка, негодник «Ленком»,
Своих гениев с кашею пшённой!
Не злодействуй, палач, не души
Хромоногих пронзительным плачем!
Уж и так не легко, без души,
Ну а с нею – больнее тем паче!
У берега моря
По мотивам картины Шарля Атамяна
«Девочка у моря»
Пылает ярило армянское,
На море пучинное зарится.
У моря – дитя пуританское
Колышется в тоненьком платьице.
Стоит одинокое, босое,
Всё вертит фигурою смуглою.
Лишь птицы на небе голосые
И доля, попутчица хмурая.
Теряется взгляд его пристальный
В далёких глубинах чарующих
И чудится, будто бы издали
Вот-вот из пучины бушующей –
Лишь воды сурово напыщятся,
Сойдутся в кипящем брожении –
Морей, океанов владычица
Появится в пенном сражении.
Блеснёт красотою невиданной –
Жемчужною белою россыпью
Да звёзд ожерельями дивными –
Промчится над водною проседью
В лихой колеснице, игривыми
Конями морскими пряжённая.
А кони-то всё огнегривые,
Всё мечутся будто взбешённые.
Промчатся ордою надменною
С царицей морскою и скроются.
Умолкнет сражение пенное
И стихнет волна, успокоится…
Стоит одинокое, босое
У моря дитя пуританское,
Сбиваются волны раскосые,
Пылает ярило армянское.
Улыбайтесь, друзья!
Эй вы, братья, славяне, друзья!
Не рубите канаты, братайтесь!
Что ж, коль скверные правят князья –
Улыбайтесь, друзья, улыбайтесь!
Пред собою хоть будьте честны,
Ото лжи своей прочь убирайтесь!
Пусть привычные храмы тесны –
Улыбайтесь, друзья, улыбайтесь!
Коль настал заточенья черёд –
В жизни плен с головою пускайтесь.
Поспешите за нею, вперёд!
Улыбайтесь, друзья, улыбайтесь!
Для раскаянья будет нам час,
А пока в откровеньях не кайтесь.
Не взлюбите вы после – сейчас
Улыбайтесь, друзья, улыбайтесь!
И на пылкую блажь не скупясь,
В том великом друг другу признайтесь.
Прочь сомнения, прочь! Не стыдясь,
Улыбайтесь, друзья, улыбайтесь!
Кто молву нам безбожно сулят,
Будто врозь мы – всех к чёрту! Еднайтесь,
Пусть теперь наш союз посрамят!
Улыбайтесь, друзья, улыбайтесь!
Капли крови за них не пролью!
Нет, не верю им, как ни старайтесь!
Вопреки всем на свете молю:
Улыбайтесь, друзья, улыбайтесь!
* * *
Умолкла дрожь неголосливо,
Поникли бренные черты.
Вновь низменно и так стыдливо
Веду себя до нищеты.
Забыт и умысел вековный
И звон, сулящий передел.
Скажи на милость нам, верховный,
Чего же строй наш поредел?
Нет, я не пал – лишь оступился,
Подав суждение молве,
Что я от жизни отступился,
Утратив светлость во главе.
Вот, право, вздор! Подобной ложи
Не снесть и сущему глупцу!
Да, не сидится в царской ложе,
Да, не пришёлся ко дворцу –
Так что же, слыть мне в ипостаси
Безумца, ирода? – Увы,
Своё не дам на то согласье,
Не прекословлю похвалы.
* * *
Я не приемлю полутон
И двойственности отношений.
Мне не понятен их закон
Пространства и воображений.
И пустотелые слова
О личностном определеньи
Мне не ясны, ведь жизнь права –
Мы все равны, нам нет деленья!
Повинен смерти, коль рождён! –
Не в этом суть, но в этом мера.
Я не судья, но убеждён:
Всегда и всем была примером
Природа – вот всему закон.
Иль крест дубовый, иль вершина.
Условности не терпит он,
Ни грамма лжи в нём, ни аршина.
На всё закон великий есть,
Всему своё предназначенье.
Единый ожидает крест,
Но каждому своё теченье.
Коль свет наш белым нарекли –
Пусть до коленья белым будет.
Есть полутоны лишь в любви
И полутонные мы, люди.
* * *
Я признаю – бесчестен и бездарен,
Подобен сумасброду и глупцу,
Ничтожный раб, прислужник государев.
А жизнь, меж тем, всё близится к концу.
Не долог век и путь, увы, не вечен,
Дорога есть, но нет уж боле сил.
Кем облик мой ничтожный был очерчен,
Кто стать мне таковую присудил?
Смеюсь я, коль дано на это право,
Теперь всё над собою больше. Ведь,
Что жизнь моя, помыслить если здраво? –
Убогость непотребная, как есть.
Да, грешен я и лжив, но не утрачен
Тот путь земной, та верная стезя.
О людях моя вера, не иначе,
О вас моя религия, друзья!
