Андрюша
Памяти Андрея Миронова
Вскипая, торжествует бал,
Звучит аккорд финальной драмы.
Всё рукоплещут наповал
И пышно блещут в ложах дамы.
Остался взмах руки последний…
Театр затих от изумленья:
Влюблённый Фигаро Москвы
Здесь, в рижской опере, на сцене
Пал пошатнувшийся… Увы,
Великую порою цену
Платить за гений высший нужно.
Мы помним о тебе, Андрюша.
Всё верно ты сказал: порок
И собственная алчность вскоре
Всех нас принять заставят рок,
Где только ненависть и вздоры.
Сказал всё верно, так и вышло…
Друзья, опомнимся! Ведь, мы же
Святое превращаем в грязь
И метим в ту же грязь кадилом!
О, нравов беспардонных вязь!..
Сегодня отблеску светила
Подобен в нашей грязной луже.
Мы помним о тебе, Андрюша.
Андрюша… Просто как, любя
Тебя сегодня называем
И пусть давно уж нет тебя –
Всегда, на сцене хоть пылая,
Хоть с нею навсегда прощаясь,
Всегда в глазах твоих читалось:
Смеясь, вы не жалейте слёз
И вдохновенно смейтесь, плача.
Пусть робко, скупо, не всерьёз,
Пусть вы не можете иначе,
Но никогда не равнодушно!
Мы помним о тебе, Андрюша.
* * *
Быть самодержцем и борцом
Нас провиденье часто учит
И каждую минуту мучит
Сраженьем с новым наглецом.
Глотая стрельбы чередой,
Словесный бой вести с холопом
И, в догме разбиваясь лобом,
Пустяк твердить очередной.
Каков баталии предмет,
Цена сердечных напряжений? –
Испить лекарство поражений,
Но яда не вкусив побед.
Ведь, спорить с простаком – увы,
Хрипеть и сеять в горле комья.
Вы спросите меня, о ком я?
Да всё о том, о ком и вы…
* * *
Всё, отвертела костью тазовой
Всея трубы принцесса газовой,
Родная некогда чета
Антикремлёвского черта.
И тот хорош! Местечко лобное
Пригрел под флагами морковными
Да выдал дюжину лопат,
Чтоб был закопан братом брат,
А сам сидит себе в стороночке
Да ухмыляется, подоночка!
Что, думал за душу возьмёшь,
Энцефалит, япона вошь?!
Не тут-то было, чёрт дурачащий!
Кто им начищенный кулачище,
Кто шиш посыпанный скрутил.
Долой морковных воротил!
И полетели будто голуби
С прыщами да с косою головы.
Не знаю, братцы, как по ком,
А как по мне – под зад пинком
Давно бы их, пардон, в уборную,
Гнилую парочку морковную!
Давай же, новый государь,
Теперь и ты поскипидарь
Извилины народа сального.
Веди, пародия Сусанина!
На запад шли, да всё не в прок.
Теперь давай всех на восток!
Так и живём, друзья, в походищах,
Служа бездарным полководищам.
Начистим одному пятак,
Как нужно новому. Вот так.
Дворянин столичного Арбата
Памяти Булата Окуджавы
Мне в сновидении Булат явился!
Вошёл, за беспокойство извинился,
Гитару попросил он виновато
И затянул «Бумажного солдата».
Смешав души минор со струн бимолью,
О том солдате как о брате с болью
Своим дрожащим голосом янтарным
Под шёпот исповедался гитарный.
И вот, в поэме той одноминутной
Вслед за солдатом сам сгорает будто
Мой дворянин столичного Арбата.
И вроде есть и вроде нет Булата…
Мне слышится порой, сегодня каждый
Хотел бы стать солдатом тем бумажным
Да гибнет тот, кто в пламя сам шагает.
Другие гибнут. Что же нам мешает…
* * *
Если вскормили грудью,
Если одна на всех –
Трудно, поверьте, трудно
Жизнь променять на смерть!
Всё мы прошли: трущобы,
Войны и взлёт ракет…
Живы-то хоть? Ещё бы!
В мире живее нет!
Жаба и стрекоза
Какою б ни была молва
Порою лестной меж неравных
И в почестях каких отрадных
Не захмелела голова,
А всё ж, когда проступит грань,
То встанет меж неравных брань.
В полуденный июльский час
На берегах большого Нила
Однажды жабу разморило
Сомкнуть на сон грядущий глаз
И та с набитым животом
На берегу лежала том.
От шума скверного глаза
Открыв, спросонок увидала,
Как в тростнике шурша летала
Назойливая стрекоза
И предложила той присесть:
– Не бойся ты, не стану есть!
Сыта я и охота спать.
Тебе, чтоб даром не мешала,
Присесть бы рядом не мешало,
О том, о сём потолковать.
Чего видала, где была?
И с стрекозою завела
Беседу как с подругой, но
Все разом вскоре зазевали,
Сомкнули глаз да задремали
Бок о бок… А меж тем давно
К закату наливался день
И, сытую сгоняя лень,
Вдруг жабу пробудил он. Та,
Ворочась, млея, всё лежала
Да думала, как не мешало б
Чего ещё стянуть до рта.
Пошире приоткрыв глаза,
Глядит – под боком стрекоза!
Какая снедь ещё нужна?!
Соблазны жабу поглотили.
Та в миг подругу проглотила,
Забыв, что с ней она дружна.
Не всяк, что ластится, милок –
Той стрекозе и вам урок.
Жабы
Из какой же омерзительной утробы
Всё плодятся эти жабы как амёбы,
Вездесущие заразы высшей пробы,
Пожиратели ороговевших душ?
Ох и скверная у этих жаб натура:
Плоть – вода с цементом, кости – арматура.
Тридцатиметровые такие дуры
Да ещё весьма прожорливы к тому ж.
Ведь, в большом почёте жабы-душегубы.
Холят их, лелеют люди-полутрупы,
Мажут лоб им, белят спины, красят губы,
Предпочтя красе нутра красу наруж.
А меж тем, пока читались эти строчки,
Жабами бетонными за между прочим
Где-то полутруп очередной проглочен.
Может, снова их перечитать? Да уж…
Запечённая жирная курица
Я с огромным ехидством отвесил бы
На спиральное млечное блюдице
Расчленённое тошное месиво,
Запечённую жирную курицу.
Это вам, мясоеды, пожалуйста!
Можно лёжа и прямо на улице!
Вам какую? А мне поподжаристей
Запечённую жирную курицу.
Ничего, что не теми орбитами!
Пустяки, что в обратную крутимся!
Лишь бы доверху были набитые
Запечённою жирною курицей!
И пусть катится всё к своей матери
И оттуда теперь полюбуется:
Я дам новое имя галактике –
«Запечённая жирная курица»!
* * *
Зверем с раздробленным сердцем непрошено
Тихо по полю брожу.
Дум обречённо стерню ворошу
На поле, заживо скошенном.
В горьких потах, неуклюже и бешено
Маюсь безлюдной жнивой.
Братья, пожалуйста, есть кто живой?
Где же вы, милые, где же вы?!
Только стога от велика до малого
Мёртво тенями стоят,
А из соломин всё капает яд
Запаха больно кровавого.
* * *
Интересную я наблюдал картину:
Встала тридцатиметровая домина
На пути людей. И хоть ты как об стену
Бей своей пустой коробкой иль коленом –
Всё от гневного старания нет проку.
Не пройти, не переехать. Стали сбоку
Обходить, зашарпав стены цитадели,
Продолжая скверный путь к прескверной цели.
Но смотреть на них – потеха да забава!
Ведь, упёршись лбом, всё вожделеют справа
Оминуть громилу-дом. Понять их – тщетно.
Кто б ни шёл, какие б не носили черти –
Лишь направо, правым боком, против круга!
Сам идёт да следом поучает внука,
Чтобы вырос праворуким, правоногим,
Чтоб как все был, рядовым, подобен многим.
Как ни тужься, а возьмёт своё природа:
Миллиону рядовых – треть сумасбродов,
Сто блаженных, пять отличников учений
И всего один свернёт налево – гений!
Как ты, Россия, могла?
Вместо крестов позолоченных – молоты,
Вместо елея – смола!
Помнишь, Россия, мы были так молоды!
Как ты, Россия, могла?..
Стяги червонные заживо сброшены,
Выжжены будто до тла.
Так изувечить великое прошлое
Как ты, Россия, могла?..
Всюду кресты удушают нательные,
Слепят глаза купола.
Из богоборицы стать богадельнею
Как ты, Россия, могла?..
Снова с молитвами лезем в голодные,
Грязные лапы орла.
Память разбита, народы расколоты…
Как ты, Россия, могла?..
Клоп
Горят глаза смородиной,
Скрипит в зубах укроп.
По телу глыбы-родины
Ползёт настырный клоп.
Кряхтит блоха упрямая,
Сбивая ноги вдрызг.
Трещит Русь деревянная
Под комариный визг.
Полощет дождь по рожице,
Контузит неба рёв
Да так взревёт, взъерошится,
Что стынет в жилах кровь!
Ну что, букашка, нравится?
Нет, не сдаётся клоп!
Не падает, не пятится!
Всё напролом, всё в лоб!
Да что на мелочь тратиться?
Не на такое гож!
Даёшь семь троп на пятнице!
С десяток троп даёшь!
Не стал-таки затворником,
Не обратился в бег.
Мы помним его клопиком,
Теперь он – Человек!
Михайловская слобода
Михайловская слобода.
Гулянье парками, садами
Ведут неторопливо дамы
И чуть поодаль господа,
На битвы праздные посетав,
Всегда с пристрастием в беседе
Былые чествуют года.
Едва узрев какой изъян
В очарованьи дам прелестных,
Словам порою неуместным
Давая волю, всё друзьям
Спешат свои поведать нравы,
А после, в час ночной забавы
Рассудок жалуют страстям.
В тени аллей, где над скамьёй
Зелёные шумят берёзы,
Уста девиц сладкоголосых
Всё вторят им наперебой
О кавалерах пышных свадеб,
Убранстве и гостях усадеб,
Лукаво тешась меж собой.
О, вечно юные лета!
Балов вчерашних кавалеры
И дамы в одеяньях белых,
Берёзовая лепота,
Ажур садов зеленовласых…
Сколь ты мила весенним часом,
Михайловская слобода!
Море, браво!
С ладони, будто из бокала,
Я пью азовское какао
И, распустив крыло Пегаса
Над чашей пенной, седовласой,
Срываюсь к кучерявым тучам,
Вздымая море-град кипучий.
Взвывает буря диким зверем,
А я смеюсь! А я глазею!
И с грозовых челнов помпезных
В взбешённую бросаюсь бездну,
Пронзив волну крылом Пегаса.
В солёной бочке с пеленгасом
На пару с камбалой лукавой
Я пью азовское какао,
На камбалу тараща очи.
Я хохочу! Она хохочет!
А после, из волны кипучей
Ступаю вновь к приморской круче.
На берегу под вой шипящий
Валяюсь в сахаре пьянящем
И пред моряною вспушённой,
Вкушая пряник надкушённый,
Я пью азовское какао
И восклицаю: Море, браво!
«Мэтрам»
Смотрю на вас, пардон, в кавычках «мэтры»,
На вашу мятую ушную вату,
Как зашиваете вы рты поэтам
И думаю: в палату б вас, в палату!
Ты кто, пардон? Актёр больших и малых?
Гримасы корчишь? А твоя где лично?
Сдирай физиономью! Не престало
Жить человеку с краденым обличьем!
А ты, пардон? Поэт? А ну, живее
Ошпарь меня своим великорусским!
Ржавею в вашей конуре, ржавею.
То широко вам, господа, то узко.
Да что с вас взять, пардон? Песок да угли.
Таких не раз история сжигала.
Чего ж вы губушки свои надули?
Что, милые мои, не ожидали?!
Незнакомка
Закат, гранатовая даль,
Вечернее речное брежье…
На нём Амалией неспешно
В каких усладах иль надеждах,
Надев лиловую вуаль,
Всё незнакомка юных лет
Ведёт прогулки час воскресный
В уединении прелестном
От нескончаемых сует.
Забавы птичьи, алый свет
И вод спокойное теченье…
Ко мне всё ближе час вечерний
В почти воздушном облаченьи
Подводит девы силуэт.
Томящим мукам вопреки,
Что в грудь мою впились надменно,
Я взором робким упоенно
Наивный жест её руки
Внимаю словно липы мёд,
Очей лазурных переливы,
Как лебедем неторопливо
Под шум вечернего прилива,
Ступая берегом, плывёт
Под занавесой своих тайн,
Как шаль, поглаживая плечи,
Волною изгибаясь млечной,
Ласкает бархатный янтарь,
Как расцветает на очах
Тот лик Владимирской Мадонны,
Непознанный, нерукотворный,
Как на устах елей червонный
В гранатовых блестит лучах…
Но подойдя едва, сменив
Свою задумчивость на милость,
Она в лице переменилась
И лёгкий шаг остепенив
Сюда забредший облик мой
Небрежно взглядом приласкала.
Какую блажь ко мне снискала!
Во мне ль она кого искала
Иль случай стал тому виной…
Но лишь от поцелуя след
Застенчивых очей лазурных
Оставила прищуром лунным
Та незнакомка юных лет.
В каком-то девственном бреду
Мадонны лик едва знакомый
Ищу в страдании Христовом
И на берег вечерний снова
И снова в трепете иду
И тщетно мыслю: не она ль?
Едва завидев облик вешний...
Вечернее речное брежье,
Закат, гранатовая даль…
Не продаётся!
Вы Курилы хотите? Ишь!
Ну и дети японой матери!
Получите в конверте шиш
И привет от кремлёвской братии!
Не довольные? Ну и что ж.
Есть обычай у самураев:
Недоволен – берись за нож
И режь брюхо себе до краев!
Обещали мы как-то раз,
Что покажем вам матерь кузькину –
Так и будет, коли на нас
Будут метить глазёнки узкие.
Что Курилы, что Дагестан –
На границе стоит, смеётся
Рядовой постовой Иван,
Восклицая «НЕ ПРОДАЁТСЯ»!
* * *
Не служу законам волчьим,
Не раздавлен волчьей пастью.
Мне противен запах толчи,
Запах кровожадной масти.
Не ищите на мне шкуры –
Нет ни волчьей, ни овечьей.
Не животной крыт натурой,
Не животной – человечьей!
За былую четверть века
Не надел животной морды.
Был и буду человеком
Человеческой породы!
Неча!
Когда мне в лицо, до озлобы
Предатель знамёна Европы
Всё тычет, кричу ему: – Трусь!
И слушай сюда! А ну, мигом
На лбу, на носу заруби-ка:
Мой флаг – неделимая Русь!
Доволен, жульё? Не стесняйся,
От пят до ушей раздевайся!
Чего за душою? Чё там?
Богато живёшь – рубь с копейкой!
Да ты спекулянт, гляжу, мелкий –
Э нет уж, катись-ка к чертям!
Таких крохоборов видали!
Крути до Брюсселя педали,
Атлантов моря борозди!
Давай, набивай Сэму брюхо
Подале от русского духа
И неча нам душу гвоздить!
* * *
Сентябрь. Тверской земли излучина
Из недр волговерховских бьёт.
Руси река-великомученица
Своей капелью здесь поёт
Подобно струнам тихой лиры.
О, есть ли где в огромном мире
Души безжалостно сгорающей
От рокота палящих дней
Иное тихое пристанище?
Быть может, нет… Река… Пред ней
Природа будто вся умолкла.
Прошу вас, тише! Течёт Волга…
Слезою окроплённый ржевскою,
В одно колено преклонясь,
Пью ненасытно ласки женские.
Степей приморских будто князь,
С дороги жаждущий напиться,
К тебе я сватаюсь, царица
Всея Руси. От храмов Старицы
До астраханских стен кремля
Не встретил я иной красавицы,
Что взволновала б так меня
И плен души так грела долго.
Прошу вас, тише! Течёт Волга…
Плёс, Селигер, Лука самарская,
Соединенье двух сердец
Великого слиянья камского…
О, Волга, ты – красы венец!
Очей нетленная услада,
Где с каждым городищем златым
Всё ближе берег твой блаженнейший,
Всё подлиннее слышен зов
Из уст твоих, о, Волга, женщина.
Полей ладонь, вуаль лесов
Мне чувственны до боли тонко.
Прошу вас, тише! Течёт Волга…
* * *
Сколько ещё, задыхаясь, нам, братцы,
Братоубийственным полем идти?
Сколько ещё? Уже страшно признаться
Сколько своих потеряли в пути!
Если один умер – да, это больно.
Пять или десять – куда уж не шло.
А миллионов не жалко нам, что ли?
Не понимаю я… Кто их, за что?
Жили, надеялись, верили, ждали,
Что через год иль другой заживём.
Сколько надежд за бесценок продали?
Сколько ещё похороним живьём?
Сколько их тут полегло, на отчизне,
В те девяностые, после, сейчас…
Нет, не могу, не поверю я в жизни,
Что похоронят живыми и нас!
Сосны
Медведица, Персей, Весы,
Круженье звёзд под струны леса…
Не забывай, мой друг прелестный,
Мгновения ночной весны.
Не забывай, как под венец
Святых брегов мелово-белых
Срывались птицей ошалело;
Как в липких соснах спит Донец,
Лесов озёрных старец летний;
Молчит дубравы малахит,
В тумане упоенный бледном;
Как чинно шесть веков стоит
Старинный дуб, из века в век
Кряхтя морщинистой корою.
Над ним, мне кажется порою,
Не властен жизни нашей бег.
Какие радости, печали
Хранят лета его и то,
Что было с ним, что будет дале –
Теперь не ведает никто.
Не забывай, как лес молчит
В минуты сна, в раскатах грозных
Как небосвод мироточит,
Весны мгновения и сосны…
* * *
Я покажу тебе столицу,
Град-крепость, строенный Петром,
Трёх революций, декабристов,
Воспетый пушкинским пером,
Где век из века над Невой
Всё реет медный страж немой.
Я проведу тебя столицей,
Где хлебным жаром золотым
Горит янтарь императрицы,
По Невскому, по мостовым,
Где кони, над рекой восстав,
Взбешённый всё питают нрав.
Я покорю тебя столицей!
Смотри, любимая, смотри
В поту как раскаляют лица
Гранитные богатыри
На царской паперти дворца…
Какое детище творца!
Я окуну тебя в столицу
И ты увидишь как капель
Каскадом пенным серебрится,
В садах поёт фонтанов трель,
А на брегах балтийских лир
Благоухает Монплезир.
И я влюблю тебя в столицу,
Чего б не стоило оно!
Ещё не раз нам будет сниться
Закатов белое вино
И кованый ажур свечей
Пальмиры северных ночей!
* * *
Я, равно как и миллионы,
Границ таких не признаю,
Что разрывают по живому
Страну великую мою.
Когда в угоду чьей-то воли
Столбы граничные встают,
Я, равно как и миллионы,
Границ таких не признаю!
* * *
Я чёрным поперчённым шоколадом
Готов бросаться в неба баррикады.
Космическим коническим астралам
Привет коммунистический: достали!
Поверь, мужик, мы тоже космонавты!
Да что ракета? Не в ракетах правда.
Душа тебе на что и глаз поэта?
Вон, видишь, мчится шоколад-ракета?
Кипит гибрид!.. А там что? Ананасы?
Тащи хрящи. А ну, лети, зараза,
К полотнищам батальным и фатальным
Меж станций и субстанций орбитальных!
Представь, как зазвучит в эфире фраза:
В открытый космос вышли ананасы!
